Михаил Ляшенко - Мир приключений № 4, 1959
— И убежали?
— Да. Только нелегко там было бежать. Это здесь свой народ. И покормят и оденут. А там ничего не достанешь. Карты у нас не было. Шли вслепую: на восток, и только. Если попадалось опасное место, я прятал Галю, а сам шел в разведку. Один раз я нарвался. Недалеко от Веймара, возле концентрационного лагеря.
— Бухенвальд называется? Там пять человек из нашей деревни замучили.
— Везде знают этот Бухенвальд! — зябко поежился Гриша. — В тот день как раз кто-то бежал из лагеря. За ним гнались с собаками. Я мог бы притаиться, и меня не заметили бы. Да эсэсовцы направлялись как раз в тот лес, где осталась Галя. Ну, я и отвлек их.
— А те, за которыми гнались, убежали?
— Убежали. Уже в лагере я узнал, что это была группа немецких коммунистов, приговоренных к расстрелу.
— А Галя?
— Больше я ее не видел… — оборвал свой рассказ Гриша и встал. — Вот что, Ёжо: надо идти навстречу старику. Одному остаться здесь, а другому идти. Мне кажется, с ним что-то случилось.
— Подождем еще до утра. Куда спешить?
— Эх, Ёжик… Знал бы ты, как я спешу…
И Гриша решил наконец открыть часть своей тайны, чтобы и Ёжо понял, что отсиживаться нельзя, что надо действовать как можно скорее и решительнее. Он рассказал, почему шел именно через их село, назвал фамилии людей, которых должен был увидеть. Яна Ковача он назвал правильно, а вторую так и повторил наугад: то ли Благовер, то ли Долговер…
Ёжо недолго думая поправил его:
— Лонгавер.
— Лонгавер? Точно! Лонгавер! — громко воскликнул Гриша, забыв на секунду о необходимости остерегаться. — Где живет? Кто он? Бежим к нему!
— Так это и есть наш бача, — виновато ответил Ёжо.
— Бача? — Гриша хлопнул рукой по прикладу винтовки, висевшей на груди, и, обессиленный, сел на камень.
— Я как-то не подумал про него, когда ты просил называть фамилии. У нас привыкли: бача, бача… — убитым голосом оправдывался Ёжо. — Гришькоо, я сбегаю к нему. Я очень быстро. А ты обожди здесь… Может, еще придет.
— Нет, Ёжо, теперь нам разлучаться нельзя, — вздохнул Гриша. — Идем вместе!
* * *По берегу реки Туречки быстро шел невысокий, сухощавый человек в светло-зеленой шляпе, украшенной фазаньим пером, и в костюме цвета еловой хвои. Прохожие и те, кто находился возле домов, низко кланялись ему. А цестарь[29] Спитак, хитрый рыжий старик, вышел специально со двора, чтобы снять шляпу и сказать:
— Добрый день, пан горар. Как себя чувствуете?
— Спасибо, — ответил горар, продолжая свой путь. — Чувствую себя, как пятилетний дубок в майское утро. — И, лукаво подмигнув, продолжал: — Только не тот дубок, который вы срубили в зеленом яру. Право же, пан Спитак, можно было не губить такое красивое деревце на какую-то подпорку в гнилом хлеву. Неужели сосны мало?
Спитак молча мял свою шляпу и краснел.
Горар шел дальше, а соседи не преминули посмеяться над незадачливым браконьером:
— Что, Спитак, думал: «Срублю вечерком, и все будет шито-крыто?» Э-э, от Кошика не скроешь!
— Он сквозь землю видит.
— А сам не увидит — зайцы расскажут. Мой сын уже сказку сочинил про нашего горара: будто бы лисицы передают ему тайны лесные, а медведи погоду предсказывают.
Горар, лесничий в горной словацкой деревне, — самый почетный человек. И неудивительно: вся жизнь селянина здесь связана с лесом. Все получает словак из зеленого царства: и топливо, и корм для скота, и дичь, и клочок пахотной земли.
Горар не только страж, но и врач лесов. Ну, а Ярослав Кошик, в ведение которого входят леса шести деревень вокруг Крижны, — всем горарам горар. На вид неказистый; лицо черное, кожа да скулы; роста невысокого; тонкий и легкий. Но он совсем не чета тем лесничим, которые ленятся ходить по горам и лесам, везде посылают лесников, а сами жиреют и в сорок лет жалуются на одышку. Нет, этот не такой, хотя ему уже за пятьдесят.
Спозаранок, еще до завтрака, Кошик обегает половину своего участка. Шагом он по лесу не ходит. С горы спускается бегом, потому что легко. А на гору поспешает, чтобы скорее взобраться.
Кошик знает в своем лесу не только каждое дерево, но, пожалуй, и мышиные норки. Везде появляется неожиданно.
Вот и сейчас он только вышел из села, свернул в лесистое ущелье, и сразу же раздался его спокойный, но строгий голос.
— Пан Черный! Пан Черный! Что вы делаете? Перестаньте сейчас же! Бросьте топор!
— Пан горар, я не сосну, я пенек, — слышится в ответ.
Браконьер совсем молодой человек. Но лицо у него изможденное, землистого цвета, а глаза в глубоких, темных впадинах, усталые и воспаленные. Растерянно сунул он за пояс топор. Приподнял свою старенькую шляпу:
— День добрый, пан горар. Какая хорошая погодка!.. А небо! Хочется лечь и смотреть на него целый день.
Если бы кто услышал эти фразы со стороны, сразу понял бы, что браконьер старается умилостивить горара и говорит невпопад. Погода-то как раз незавидная: дует сырой холодный ветер; по небу плывут обрывки туч, похожих на грязное тряпье, пущенное по реке. К вечеру жди бури с ливнем.
Горар, не ответив на приветствие, молча подошел к браконьеру. Осмотрел сосну — цела. Подрублен только пенек спиленного в прошлом году кривого бука, который обвивал сосну и портил ее кору. Глядя на щепки, разлетевшиеся по траве, горар заговорил вдруг тихо, так, чтобы слышал только браконьер.
— Сколько ночей не спал?
— Семь.
— Зачем же так? Самый тупой полицейский по твоему лицу догадается, что работаешь в помещении без воздуха. Учти это, Лацо.
— Да как же тут учитывать, товарищ Кошик…
— Даже в лесу не произноси слова «товарищ». Будь осторожен.
— Если мне спать, то…
— Трудно тебе. Знаю. Сегодня на партийном собрании решим этот вопрос. Прибавим тебе человека. Беда — нет у нас специалиста по типографскому делу.
— Был бы грамотный да старательный, а я его обучу в два счета.
— Дадим тебе Маречека. А?
Лацо молчал.
— Не хочешь?
— Нутро мое не переваривает его. Коммунист он, правда, старый, с заслугами, а живет как барин.
— Ты должен понимать, Лацо, что его быт — это тоже маскировка. А другого… я и не придумаю, кого бы…
— Да я что… Пришлете — будем работать, — нехотя согласился Лацо.
— Ну, я пошел. Нужно отвести участок для рубки леса, — сказал горар и круто повернул в густой ельник.
* * *Несколькими минутами позже горар уже отвел группе лесорубов делянку и указал, в какую сторону валить деревья. Затем с другой группой он отправился в глубь леса.
Возле большой, стройной сосны Кошик остановился и, любуясь ею, сказал тихо, но внятно:
