Тайга - Мария Шари
— Ты хоть раз видела здесь солнце?
Вика задрала голову к небу. Сквозь верхушки высоких сосен едва проглядывало светлое небо. Понять местонахождение дневного светила сквозь толстые слоя серых облаков можно было лишь интуитивно.
— Тогда по компасу.
— Вот и я об этом. — Матвей сверился с компасом и махнул рукой на восток. — Нам туда.
И сунул компас в карман.
Вика только позже поймёт, что ужасный с моральной точки зрения поступок Матвея спасёт их жизни. Определить в тайге расположение сторон света могли только опытные охотники, а дети, выросшие в городской среде, могли это понять разве что по утреннему рассвету и вечернему закату, да и то примерно из-за густой облачности, которая в этой местности наблюдается практически круглый год. Бродить в дремучей таёжной глуши, не зная ни троп, ни ориентиров, можно было по бесконечному кругу.
Частенько сверяясь с компасом, Матвей и Вика шли на восток, туда, где протекали могучие енисейские воды, туда, где упал их самолёт. Ноги тонули в снегу, дети с трудом вытаскивали их и брели дальше и дальше от охотничьей избушки. В тяжелых армейских одеяниях было жарко, и хотя мороз щипал нос и щёки, неокрепшие тела буквально истекали потом.
Вика не жаловалась на трудности, не скулила, не ныла, хотя Матвей ожидал от девчонки именно этого. Но она, как и он, хотела найти людей, и чтобы вся эта «романтическая» эпопея завершилась как можно быстрее. По пути им трижды пришлось делать привал, чтобы перевести дух, отдохнуть и подкрепиться. Дни в Сибири, особенно зимой, короткие, и вот на тайгу уже опускались сумерки. Ночлег по совету Матвея решили устроить под огромной елью. Под её раскидистыми, до самой земли, ветвями было мало снега. Матвей сорвал одну из веток, Вика вымела из-под ели снег, а Матвей набросал на землю пушистых еловых веток, бросил на них прихваченную в домике шубу.
Теперь, по завершении подготовки к походному ночлегу, можно было и костром заняться. Упавшего сухого материала вокруг было полно. Собранные детьми сучки и ветки занялись пламенем. В промёрзлой земле Матвей ножом расковырял лунку, воткнул в неё сучковатую палку, а поверх водрузил набитый снегом котелок. Вскоре в импровизированном шалаше уютно булькал горячий чай, который Вика любовно разлила по кружкам, предварительно бросив в каждую по три кусочка рафинада. Обжигая пальцы, они глотками прихлёбывали горячую сладкую жидкость и, звеня ложками, уплетали из одной банки тушёнку, поправ все нормы этикета. Чтобы выжить в диком краю требовались совсем иные нормы.
После физически тяжёлого перехода да на свежем воздухе примитивная еда показалась детям безумно вкусной, хотя в Москве любую такую консервную банку на полке в супермаркете они даже взглядом бы не удостоили. В той, совсем иной реальности их интересовали другие вкусные штуки, получить которые от родителей, например для Вики, казалось жизненно важным. Как много она не понимала тогда. Наевшись, дети укрылись второй тяжёлой толстенной шубой, и сморенные усталостью быстро заснули.
Так прошли их первые сутки в дремучем лесу и прошли они на счастье без приключений и опасностей. Рано утром дети продолжили свой путь на восток.
Идти по снегу по-прежнему было нелегко, кроме того, ноги постоянно путались в полах тяжёлых бушлатов, на лоб Вике сползало покрывало, и Матвей уже дважды останавливался, чтобы подтянуть концы импровизированного платка на спине девочки. Детская энергия, и без того невеликая, утекала так быстро, что уже к середине дня на очередном привале Матвей выбросил в снег последнюю пустую банку из-под консервированной тушёнки. Следом по причине ненадобности полетели алюминиевые тарелки, а рядом воткнулись в снег две ложки. Больше запасов еды у детей не осталось. А надо было идти, идти и идти, и как скоро наступит конец пути в этой занесённой снегом лесной глуши, никто из детей не имел ни малейшего представления.
Ещё до наступления вечера Вика с безапелляционными интонациями в голосе заявила:
— Я хочу есть!
— Если тебе от этого станет легче, то я тоже, — попытался успокоить её Матвей.
— Не станет! Я всё равно хочу есть, — заныла Вика.
— Ты просто не думай о еде.
— Как?! Как можно не думать о еде, когда все мысли только о еде? — капризно отвергла девочка дружеский совет.
Матвей со вздохом поправил сползавший с плеча ремень. Тянуть в одиночку по снегу санки и одновременно выслушивать девчачьи капризы ему ещё не приходилось. В силу своего юного возраста он, конечно, ещё не знал, что подобное «счастье» ожидает всех мужчин, когда они расстаются с одиночеством. А пока он изо всех сил старался не потерять терпение.
— Вот выйдем к людям, тогда и поедим чего-нибудь.
— А что поедим?
— Что дадут, то и поедим.
Вика не унималась.
— А когда мы выйдем к людям?
— Когда увидим кого-нибудь в человеческом облике и на двух ногах, а не этих четвероногих тварей, что бегают по лесу.
— У кенгуру тоже две ноги? Разве он человек?
— Какие к чёрту кенгуру?! Здесь нет кенгуру! — взорвался Матвей. — Хватит задавать глупые вопросы! Достала уже!
Пробившийся наружу фонтан мальчишеских возмущённых эмоций, казалось, нисколько не смутил девочку.
— Это не глупые вопросы, — спокойно ответила она. — Я задаю их, чтобы не думать о еде.
Разумность её слов заставила Матвея устыдиться своей несдержанности.
— Ладно, можешь и дальше их задавать, — примирительно произнёс он. — Только отвечать я на них не буду. Договорились?
Вика кивнула и уже открыла рот, чтобы задать очередной «глупый» вопрос, как вдруг рука её дёрнулась, и девочка вскрикнула:
— Смотри, там заяц! Живой заяц! Ой, какой он беленький, пушистый, такой кра…Ай!
Она снова вскрикнула, на этот раз от того, что позади оглушительно грянул выстрел. От неожиданности девочка присела, закрыв уши руками. Заяц, копошившийся у сугроба, подпрыгнул и замертво упал на снег. Под ним, окрашивая снег, расплывалось красная кровь. Вика подняла на мальчика полный укора взгляд.
— Зачем? — только и спросила она.
— Затем, чтобы ты больше не задавала дурацких вопросов. — Матвей опустил оружие и задумался: — Как мы его готовить будем? Ты умеешь?
— С ума сошёл?! Я не буду его готовить! И есть тоже! Тоже мне охотник! Думать надо перед тем, как стрелять. Как ты мог убить такое красивое животное? Меня передергивает при мысли, что его надо съесть. Дикость какая!
В Вике говорило раздражение от усталости и голода. В глубине души она признавала, что в действиях Матвея, конечно, был резон. Но погибшую зверушку всё равно было безумно жаль. Матвей, казалось, тоже понимал причину этого раздрая эмоций.
— Ладно, —
