По следу «Одиссея» - Шмелев Олег
— Вот они, бери.
В следующую секунду Уткин выхватил пистолет, направил его в грудь Павлу, просто, как будничное «Здравствуйте», произнес:
— А теперь, голубчик, прощайся с жизнью.
Он нажал на спусковой крючок, Павел рванулся вбок, влево, и одновременно раздался выстрел. Уткинский пистолет стрелял бесшумно, и потому выстрел так ошеломил его, что в первую секунду он даже не почувствовал боли в руке, которая сжимала оружие…
Глава одиннадцатая
Эхо 23-го километра
Звук, оглушивший Уткина настолько, что в первый момент он не почувствовал боли в правой руке, был пистолетным выстрелом. И звук этот прогремел не так уж сильно, и эхо после него не перекатывалось по окрестностям, потому что шел мелкий дождь, до того мелкий, что у земли он обращался в туман, а туман, как известно, душит звуки подобно вате. Эхо выстрела на 23-м километре было громким только в фигуральном смысле слова. А то, что Уткин не почувствовал боли в руке, — вполне естественно и не противоречит общему правилу. Кому доводилось получать пулю, те знают, что она может, скажем, ударить в ногу и сбить человека, как дубиной, а заболит нога лишь через минуту, через пять, а то и через полчаса. Вероятно, тут мы имеем дело с парадоксом: удар пули оказывает анестезирующее действие, продолжительность которого прямо пропорциональна силе удара. Но оставим это медикам…
Павел выстрелил одновременно с Уткиным. Его задача была сложнее, чем задача Уткина, ибо ему требовалось попасть в руку, а не в грудь. И он попал, и Уткин выронил свой бесшумный пистолет, а Павел, бросив кожаную сумку, мгновенно схватил с земли блеснувшую изящную штучку, которая была на удивление легка. Когда разгибался, понял, что ранен в левое плечо, но, кажется, не очень серьезно, так как сустав работал нормально. Он отпрянул на два шага, и лишь тогда в плече возникла саднящая, щиплющая боль, словно оцарапался о гвоздь.
— Тихо, голубчик! — Павел воспользовался словечком, с которым секундой раньше обратился к нему Уткин.
Тот стоял, чуть подавшись вперед, как перед броском. Но правая рука висела у него плетью.
— Возьми сумку, надень на плечо, руки на затылок, — приказал Павел деловитой скороговоркой.
Уткин повиновался. Похоже, он все еще был оглушен выстрелом и не соображал, что происходит.
— Теперь к дороге.
Они зашагали по мокрому травянистому полю к шоссе. Из-за поворота, со стороны города возникла пара белых размытых лун. По мере приближения луны сблизились, слились в одну, сплюснутую с боков, а потом растаяли: автомобиль промчался и исчез в туманной мгле.
Когда, перепрыгнув через кювет, встали на обочине, Павел спросил:
— Как рука?
— Ишь, заботливый! — неожиданно окрысился Уткин.
— Я за тебя головой отвечаю, — сказал Павел. — Так что не выпендривайся. Куда попало?
— Ниже локтя.
— Кость?
— Не знаю.
— Болит?
— А пошел ты!
— Ну-ну, полегче, шустряга, — оборвал его Павел. — Прошу прощения, я вас, кажется, задел… А вообще-то ты сам виноват.
Вдали замаячило белесое овальное пятно — машина в сторону города.
— Не остановится ведь, чертяка. Место темное, два мужика, — сказал Павел самому себе и повторил: — Нет, не остановится…
Пятно раздвоилось. По хрустящему шороху рубчатых шин можно было определить, что приближается грузовая.
— Ну-ка, давай на середину. — Павел встал на полустершуюся осевую. Уткин стоял чуть сбоку. Левую руку он держал на затылке.
Фары надвигались быстрее, чем можно было ждать. Казалось, машина не успеет затормозить, сомнет их. Сощурив глаза, чтобы не ослепнуть, Павел вытянул левую руку, показывая ею на Уткина, а правую вскинул вверх и нажал на спуск. Грохнул выстрел. Грузовик остановился.
— Вот, молодец, ничего не боится, — с удовольствием сказал Павел и, не выходя из полосы света, крикнул шоферу: — Слушай, милый, я из Комитета госбезопасности.
— А зачем палишь?
— Думал, не остановишь.
— А второй кто? — Лица водителя, высунувшегося из кабины, Павел различить не мог, но голос принадлежал молодому парню.
— Мой гость.
— Это который проглотил кость? — спросил шофер.
— Вот насчет костей пока не знаю.
— А что вы тут делаете? Гуляем.
— Ага… Тогда сигайте в кузов. В кабине места нет.
— Ему помочь надо, — сказал Павел. — Ты бы вышел…
Щелкнула дверца, в лучах фар появилась ладная невысокая фигура. Шофер шел вразвалочку. Подошел, поглядел на Уткина и хмыкнул:
— Что это он так чудно стоит?
— А ему так удобней, — ласково объяснил Павел. — И мне тоже. — Павел сунул пистолет в карман брюк. — Сейчас мы его, извините, обыщем. Некультурно, конечно…
— Во дела! — восхитился шофер. — Завтра ребятам скажу — не поверят.
Павел проверил воротники, рубашки и плаща, быстро ощупал ноги и тело Уткина, похлопал по карманам. Ничего не обнаружив, сказал шоферу:
— Сажай его.
Проходя мимо кабины, Павел увидел за стеклом белое девичье лицо.
— Небось жена? — подначил он шофера. Ему все-таки надо было как-то разрядиться после долгого напряжения.
— Это еще разобраться надо, — сказал шофер. — А вообще ее благодарите, она остановиться приказала.
— Ты давай в кузов, — уже серьезно сказал Павел. — Втяни его, только потише, у него рука ранена. И подержи, пока я не влезу.
— Разобрались!
Через несколько секунд Уткин сидел в кузове, привалившись спиной к кабине, а Павел — в углу у заднего борта.
Шофер перемахнул через боковой борт на дорогу, и Павел громко спросил:
— Ты из города?
— Эге.
— Управление Комитета госбезопасности знаешь?
— Найдем.
— Тогда газуй, да не очень тряси.
— Это не мы трясем, это дорожное управление! — отозвался шофер уже из кабины.
На половине пути Уткин начал постанывать.
— Ничего, потерпеть надо, — сказал Павел. Голос у него дрожал, потому что машина подскакивала на выбоинах.
Уткин промолчал. Привыкнув к темноте, Павел видел, какое у него серое, перекошенное от боли лицо.
Минут через тридцать грузовик затормозил перед зданием областного управления КГБ.
Шофер помог Уткину спуститься на тротуар. Павел, поставив пистолет на предохранитель, спрыгнул, сказал шоферу:
— Спасибо, старина. От лица службы.
— Всегда пожалуйста! В следующий раз можно в кабине. — Шофер был веселый парень.
— А что ты там про кость говорил? — спросил Павел, как будто придавал этому вопросу важное значение.
— Да стихи есть такие. В журнале где-то читал. Не помню автора.
— А что за стихи?
— Ну, значит, так: приходил гость, проглотил кость — больше не ходит в гости, переваривает кость на погосте.
— Тоже красиво, — одобрил Павел, кивавший в такт стихам головою. И шепнул шоферу на ухо: — Только про гостя ты уж ребятам не рассказывай, ладно?
Шофер подмигнул ему.
— Разобрались. Съел язык! — Видно, глагол «разбираться» был опорным в лексиконе водителя.
— И ей скажи.
— Об-бязательно.
— Ну, тогда еще раз спасибо. Тебя как зовут?
— Саша. Александр Потапов.
— Будь здоров, Александр Потапов.
Еще через десять минут в управление явился старший лейтенант Антонов, вызвал машину, и они вдвоем повезли Уткина в городскую больницу.
Сделали и проявили снимки. Посмотрев их, хирурги посовещались, положили полусонного пациента на стол, упаковали его руку в нечто, состоящее из деревянных планок, проволочных сеток и бинтов и объявили, что раненый теперь вполне транспортабелен.
И лишь когда Уткин был приведен в порядок, Павел попросил хирургов посмотреть его плечо.
Хирург возмутился:
— Что же вы до сих пор молчали?!
— Да у меня пустяк.
Ему предложили раздеться до пояса и на левом плече увидели длинную узкую ссадину, которая совсем не кровоточила. Было такое впечатление, что Павел прислонился голой кожей к раскаленной струне.
— Чем это вас? — спросил хирург.
