Карл Май - По дикому Курдистану
Он имел в виду арнаута. Тот мрачно слушал нас и затем разразился бранью.
– Я никуда не уйду! Я тоже отстаиваю право своего господина!
– Ну и оставайся! – просто сказал незанум. – Если твой господин не найдет жилища, это будет твоя вина.
– Кто эти мужчины, говорящие, что они состоят под защитой падишаха? Не арабы ли они, которые в пустыне грабят и крадут, а здесь, в горах, тиранят господ?..
– Хаджи Халеф! – крикнул я громко.
Вошел маленький слуга.
– Халеф, этот хавас смеет нас оскорблять. Если он скажет еще хоть слово, которое мне не понравится, – он твой.
Вооруженный до зубов арнаут смотрел сверху на Халефа с явным презрением.
– И я побоюсь этого карлика, я, который…
Дальше он ничего не сказал, он попросту не мог этого сделать, лежа на полу, придавленный коленями моего маленького Халефа. Левой рукой тот охватывал шею хаваса, правой вытаскивал кинжал.
– Можно, сиди?
– Пока нет, но скажи ему, что он – труп, если состроит еще хоть раз недружелюбную гримасу.
Халеф отпустил его, и арнаута подняли с земли. Глаза у него гневно блестели, но что-либо предпринять он уже не осмеливался.
– Пошли! – повелел старосте арнаут.
– Ты хочешь, чтобы я тебе показал жилище? – спросил староста.
– Пока да… Но когда прибудет мой господин, я пошлю его сюда, и тут уж решится, кто будет спать в твоем доме. Он также рассудит спор между мной и этим арабским слугой!
И они вместе ушли. Пока старосты не было, компанию нам составил один из его сыновей. Вскоре нам передали, что там, где мы будем спать, уже все готово.
Нас привели в покои, где для нас были сооружены два устланных коврами ложа. В середине покоев стоял сервированный стол. Скорость приготовления и все убранство заставляли предполагать, что староста не принадлежит к бедным жителям этого села. Его сын сидел с нами, не принимая, однако, участия в ужине, – этим нам оказывалось уважение.
Жена старосты и одна из его дочерей прислуживали нам. Сначала подали шербет. Мы пили его из симпатичных фарфоровых чашек, что здесь, в Курдистане, большая редкость. Затем нам подали вальквапамази – пшеничный хлеб, поджаренный в меде; к нему, правда, предложили финдику – салат из фисташковых листьев, который не совсем подходил к пшеничному хлебу.
Затем следовал молодой визин – козлиное жаркое с рисовыми клецками, плавающими в собственном бульоне, к этому еще бера аш – печенье, жесткое, как мельничные жернова, крайне соответствующее своему названию. Два маленьких жарких как продолжение ужина показались мне довольно аппетитными. Они были прожарены до румяной хрустящей корочки, мне подумалось, это голуби. Это была на самом деле изысканная еда, правда, с несколько непривычным вкусом.
– Это, наверное, кевук – голубь? – спросил я молодого человека.
– Нет, это летучая мышь.
Гм! Неожиданный гастрономический изыск! Вошел староста. На мое приглашение он подошел и присоединился к нам; на протяжении всего времени на жестяном подносе горела, благоухая, ароматная мастика. Теперь, когда появился хозяин дома, нам подали главное блюдо. Это было квапаме – баранье жаркое со сметаной, рисом и луком. Когда мы основательно наелись, начальник махнул рукой. Тотчас же принесли закрытую крышкой миску, которую он принял с важным видом.
– Угадай, что это такое? – спросил он меня.
– Покажи!
– Это блюдо, которое ты не знаешь. Его готовят только в Курдистане, где живут сильные и мужественные мужчины.
– Ты интригуешь меня!
– У того, кто съест это, силы удвоятся, и он не побоится больше никакого врага. Понюхай!
Он немного приоткрыл крышку, так, чтобы до меня донесся аромат.
– Это жаркое есть лишь в Курдистане? – переспросил я.
– Да.
– Ты ошибаешься, я уже не раз ел такое мясо.
– Где?
– У урусов[27], у других народов, особенно еще в одной стране, называемой Америка. Там этот зверь много крупнее, а также значительно и опаснее, чем у вас.
Когда мы зажигали сильный, грубый и только чуть-чуть ферментированный табак из Келекова, снизу донесся громкий разговор. Староста вышел посмотреть, что там происходит, и, поскольку он не закрыл дверь, мы могли слышать каждое слово.
– Кто это? – задал он вопрос.
– Чего он хочет? – спросил кто-то по-английски.
– Он спрашивает, кто ты? – отвечал третий, тоже по-английски.
– Как по-курдски «я»?
– Бен.
– Хорошо! Бен! – ответил немедля тот хозяину.
– Бен? – спросил он. – Как твое имя?
– Что он хочет? – спросил тот же самый громыхающий голос, который был мне настолько знаком, что я от удивления вскочил на ноги.
– Он спрашивает, как вас зовут!
– Сэр Дэвид Линдсей! – закричал он, задрав голову.
В следующий момент я уже был внизу, рядом с ним, в коридоре. Да, вот он стоял передо мной, освещенный пламенем очага. Высокий серый цилиндр, вытянутый череп, широкий рот, голая сухая шея, широкий воротничок, в серую клетку галстук, в серую клетку гамаши, в такую же серую клетку брюки и жилет и такой же сюртук, а также серые от пыли сапоги. В правой руке у него была знаменитая кирка для осквернения остатков древности.
– Мистер Линдсей? – закричал я.
– Well, а-а, кто есть это? О! Это вы?
Он широко распахнул глаза и еще больше рот и уставился на меня ошарашенно, как на человека, воскресшего из мертвых.
– Как это вы здесь, в Спандаре, сэр? – спросил я, не менее удивленный, чем и он.
– Я? На коне!
– Естественно! Но что вы здесь ищете?
– Я? О-о! Гм! Вас и Fowling bulls[28]!
– Меня?
– Да! Буду рассказать! Но прежде ссориться!
– С кем?
– С мэром, сельским бургомистром, – ужасный человек!
– Почему?
– Хотят не иметь англичан, хотят иметь арабов! Где этот?
– Он здесь, – отвечал я, указывая на старосту, между тем уже подошедшего к нам.
– Ему ссориться, ругать! – велел Линдсей рядом стоящему переводчику. – Делай quarve[29]! Делай scold[30], громко, много!
– Разрешите, сэр, я возьму это в свои руки, – сказал я. – Оба араба, по поводу которых вы так злитесь, не помешают вам. Они ваши лучшие друзья.
– Ага! Где есть?
– Один из них я, а другой – Мохаммед Эмин.
– Мох… Ага! Эмин… Ага! Где есть?
– Вверху! Идемте наверх!
– Well! Да! О-о, необычайно, immense[31], непонятно!
Я без церемоний протолкнул англичанина по узкой лестнице вверх и не пропустил туда ни переводчика, ни арнаутов, хотя они хотели пройти вслед. Появление длинной фигуры в клетчатом одеянии вызвало у курдских дам немалый ужас: они ретировались в отдаленный угол комнаты. Только Мохаммед Эмин, обычно серьезный человек, громко засмеялся, увидев темный кратер, образованный открытым ртом англичанина.
