Марк Азов - Визит «Джалиты»

Скрип ракушечника в аллее заставил Гришу отпрянуть. Со стороны летней кухни к санаторию шёл мужчина в гражданском пальто и шляпе. Гриша не сразу разглядел его лицо, но… манера держаться! «Офицер! И не сухопутный: те будто швабру проглотили, а этот движется вольно, как оперённая парусами мачта при попутном ветре. Дубцов! Не удрал, сволочь! Неужели не понимает, что красным и пять раз его поставить к стенке будет мало?! Не может не понимать. — Гриша стал рассовывать по карманам своё немудрёное имущество. — Прощайте, Мария Станиславовна! Видать, и вправду любит вас ваш „Он“, если рискнул жизнью — остался с вами…»

— Дядь Гриша!

Гриша обернулся. Со стороны санаторного корпуса к нему бежал Коля. «Его ещё не хватало. Попробуй теперь уйти по-английски, не попрощавшись».

— Ну что тебе?

— Что сегодня на завтрак готовить? Совсем ничего нет. «Спроси у другого дяди, — хотел бы сказать Гриша, — у Дубцова Вильяма Владимировича». Но сказал он другое:

— Что-нибудь придумаем, — и повернул… к ограде пансиона мадам-капитан.

А Коля пошёл будить Раю, что-то она сегодня заспалась. Но Рая не спала. Она лежала, уткнувшись лицом в подушку, и наволочка была мокрой от слез.

— С чего бы я ревел, — сказал Коля, — наши уже в городе! Сам видел флаг!

Она как будто не слышала. Коля постоял, постоял и дёрнул за плечо, стараясь оторвать её голову от подушки.

— Ну, может, тебя не выгонят. Подумаешь, дедушка статский советник. Он же не офицер, а библиотекарь, с книжками воевал.

— Не библиотекарь, а учёный библиограф — смотритель университетской библиотеки.

— Ничего, — успокоил Коля, — заработает прощение, если хорошо будет себя вести.

Гриша тем временем дошёл до ограды пансиона, ловко, как обезьяна, вскарабкался по решётке вверх, перелез на дерево, пристроился среди ветвей. Перед Гришей, как на ладони, был весь пансион. Господа в осенних пальто, с тёплыми кашне на шее гуляли по аллейкам. Какой-то дяденька раскачивался в гамаке. Другой, совсем уж дряхлый, возлежал в кресле-качалке, накрытый клетчатым шотландским пледом. Третий… Гриша чуть не свалился с дерева… Третий был однорукий! Филёр контрразведки, который возил его, Гришу, на рифы и обратно. «Ротмистра только не хватает до полного комплекта», — подумал Гриша, и, как по заказу, он увидел, что с веранды пансиона по каменным ступеням спускается Гуров. Гриша даже усомнился: может, не Гуров? Нет, он. В сером демисезоне с бархатным воротником. Без бороды. Морда голая, как колено.

Пока Гриша слезал с дерева на забор, мысль его работала на всех оборотах: «Ясно, откуда у сторожа пансиона оказался мешок с казённых складов. Эта компашка заблаговременно запасалась харчами. Придётся поделиться, господа, с детьми. Так будет по-божески». Гриша спрыгнул с забора не в парк санатория, а на хозяйственный двор пансиона и осторожно приоткрыл дверь флигелька, в котором, должно быть, жил сторож… Жил он, прямо скажем, не по средствам. В его каморке стояли роскошная кровать из орехового дерева и трельяж с разными дамскими цацками: пудреницами, флакончиками для духов, баночками с кремами и румянами.

— Входи, — сказал знакомый боцманский бас. — Чего царапаешься, как кот?

Вместо сторожа во флигельке жила теперь мадам-капитан. Гуровская компания вытеснила её из собственного дома.

— А-а! Бывший грек, коммерсант-неудачник!

Гриша понял: мадам уже знает, Гуров ей успел объяснить, что здесь отирался Гриша-моторист с «Джалиты» под видом грека.

— А я думал, вы уже уехали! — сказал он с наивным видом.

— Как? Верхом на палочке?

— На метле.

— Он ещё острит! А кто обещал меня вывезти? Кто взял золотой портсигар?

— Ну я… Только меня самого взяли ваши, между прочим, знакомые.

Мадам сделала вид, что не расслышала.

— А портсигарчик к тому же ворованный, — добавил Гриша.

Мадам окаменела от такой наглости, но через мгновение её прорвало:

— Слушай, ты! Отчаливай отсюда! И чтоб до завтра твой поганый след смыло с песка! Когда я воровала? Я брала у Марии вещи и обменивала их на продукты.

— Продукты тоже ворованные. В казённой упаковочке. Но вы не беспокойтесь, я никому не скажу, если вы мне скажете, где у вас склад.

Мадам захлопала глазами, как магазинная кукла, что, кстати, очень шло к её кукольному личику:

— Какой склад?

— Тот самый, где спрятаны продукты.

— Какие продукты?

— Которые в порт возили с казённых складов. Сахар, мука, галеты, ветчина в банках, бекон, сало, шоколад.

— Шоколада захотел?

— Голод и не к тому принудит.

— Ах, голод! Так бы сразу и сказал. Я женщина жалостливая, — мадам огляделась по сторонам, плотно прикрыла дверь и поманила к себе Гришу: — Пригнись-ка.

Гриша приблизил ухо к её губам и от молниеносного удара головой опрокинулся на пол. Сидя на полу, он размазывал по лицу юшку, а мадам как ни в чём не бывало поправляла причёску.

— Ну, как, молодой человек? Вы удовлетворили ваше любопытство?

— Да! Теперь я кое-что понял: в том припортовом пансионе, где ваш муж-капитан откопал себе супругу, не было вышибалы, вы работали за него.

Острым каблуком высокого ботинка мадам-капитан прицелилась Грише между глаз.

— Вы можете сделать из меня половичок, постелить на дороге и вытирать ботики, — сказал Гриша, — но я не отвяжусь — я должен кормить детей Марии Станиславовны!

— Ты?! — мадам удивилась настолько, что даже убрала ногу. — Ну-ну!.. Ты что ей, муж?!

— Сестра!

Мадам отошла на почтительное расстояние и внимательно оглядела Гришу.

— Что он грек, ещё можно было поверить. Но что оно — сестра!

Гриша встал с пола, уселся в кресло у трельяжа и, рассматривая себя в трех зеркалах, стал не спеша разъяснять:

— С вами разговаривает сестра-хозяйка советского санатория. На дворе Советская власть! Вы не заметили? А от кого же прячете продовольствие? От какой власти?

Мадам растерялась:

— Братишка! Ты что думаешь — это мой склад? Мне только бросают мешок-другой… за хранение.

— Кто? Кто вам «бросает»?

— Ты что, моей смерти хочешь? Да этот… ну тот… только сегодня меня расстрелять грозил за разглашение. Прибежал, Как смерть, бледный. «Из-за вашей неосторожности, — говорит, — Виля заподозрил меня в большевизме!»

— Гуров!

— Почему Гуров? Я сказала Гуров?

— А с чего бы я взял? Брякнули. Язык вас доведёт!.. Либо Гуров ликвидирует, либо Дубцов пристрелит, либо красные поставят к стенке.

Мадам села на свою ореховую кровать, подпёрла пухлыми ручками кукольные щёчки и заговорила плачущим голосом:

— Теперь ты понимаешь, матросик, почему я хотела уехать от них всех. Но ты же сам первый меня обдурил. Хотя не ты последний — союзники тоже. Три военные эскадры обдурили: английская, французская, ещё и греческая. Чем я их только не подмазывала! Розовое масло, его напёрстками меряют, бидонами таскала! Монастырский жемчуг гранёным стаканом, как семечки на базаре, сыпала в карманы боцманов! И что? Миноносцы только хвостиком вильнули и уплыли в синее море! Что же мне теперь, за вероломство союзников у стенки стоять?