Луи Буссенар - Под Южным крестом
Высадиться на берег было невозможно, несмотря на огорчение Пьера, которому хотелось отдохнуть на земле, а главное, полакомиться чем-нибудь более питательным, чем дрянь, захваченная на скорую руку.
К Фрикэ снова вернулась обычная веселость, и он, позабыв невзгоды, бесцеремонно потешался над самим собой и над товарищами.
— Мой начальник Пьер, — говорил он, — сильно занят своим желудком. Пускай он подождет немного, и его угостят, как в самом лучшем бульварном ресторане.
— Гм! — злился добродушный моряк. — Бульвары! Ох, как далеко они от нас. А ты с такой охотой уничтожаешь эту дрянь, как будто она приготовлена из самой лучшей пшеничной муки…
— Дрянь? Вот как! — перебил его Фрикэ. — Дрянь! Эти кокосы, бананы… Да я у тетушки Шеве не видал ничего подобного.
— Молчи, бездельник; сразу видно, что в течение пятнадцати лет ты не умирал ни разу с голода.
— А разве ты не знаешь, что воздержанностью я превзойду и самого верблюда.
— Так чего ты хнычешь?
— Совсем не хнычу. Меня убивает лишь то, что мы почти не подвигаемся вперед, теряя время по пустякам. А это так невыносимо. Не правда ли, Виктор?
— Ui, messel, — застенчиво ответил молодой китаец.
— «Да, сударь, нет, сударь», нечего сказать, не разнообразен твой разговор, мой милый мальчик, — продолжал Фрикэ. — Нас здесь трое, и мы друзья, не так ли? К чему эти глупые церемонии? Отбрось ты их, как ненужную вещь. Зови каждого из нас просто по имени.
— Ui, messel.
— Говори Фрикэ, Пьер де Галь.
Бедный Виктор молчал, еще слово — и он, кажется, разрыдался бы.
— Да будет тебе, дурачок, ты видишь, что с тобой шутят. Хохочи вместе с нами. Называй нас, как тебе вздумается. Ты милый маленький человек, и мы оба любим тебя от души.
И старый моряк протянул Виктору мускулистую руку, а Фрикэ, глядя на него добрыми глазами, старался успокоить мальчика.
— Да ну, перестань печалиться. Мы дети Парижа… Париж это Пекин Франции, мы все от природы немного насмешливы, но зато мы люди сердечные, и если уж кого полюбим, — преданы ему, как пудель своему хозяину… Вот и опять соврал: ну, какой смысл толковать о пуделе уроженцу страны, где все собаки голые, как череп педагога… А! Господин Пьер, настала, наконец, и ваша очередь полакомиться. Сейчас можно будет раздобыть кое-что и для вас. Вы знаете, что такое саго?
— Нет, не знаю.
— Ну, так узнаете. Примемся за приготовления к высадке на берег; через несколько часов мы будем в Новой Гвинее.
— Ты думаешь, что мы наконец у берега и наши странствования окончены?
— Я в этом уверен, если только, — хотя это, кажется, невозможно, — мы не сбились с пути.
— О, за это я ручаюсь.
— И я тоже. Тем более, что эта высокая цепь гор, так отчетливо вырисовывающаяся на горизонте, может выситься лишь на громадном пространстве. Но вот что хорошо: чем обширнее земля, тем реже она населена.
— И, конечно, людоедами.
— В большей части, конечно, да. Но нам, может быть, посчастливится не попасть к каннибалам. Все зависит от случая. Но все-таки такого приема, какой нам был оказан на острове Вудларке, нам нечего опасаться. Папуасы, населяющие этот материк, общаются с европейцами.
— Материк, ты говоришь?
— Мне кажется, что Новую Гвинею вполне можно так назвать, ведь после Австралии это самый большой остров на свете.
— Неужели?
— Если память мне не изменяет, он имеет четыреста лье длины и сто тридцать ширины, и поверхность его равняется сорока тысячам географических миль.
— Лакомый кусочек земли, нечего сказать.
— Но, к сожалению, малоизвестный. Западный берег все-таки еще посещаем, там даже есть несколько голландских учреждений, но здесь ничего подобного нет.
— Вернемся к жителям…
— Жители, по мнению одних, помесь малайцев с эфиопами.
— По-моему, они не походят ни на тех, ни на других.
— В этом я с тобой согласен. Их делят даже на две категории: арфаки, или горцы, и папуасы, или береговые жители.
— Папуасы?
— Да! Ты, конечно, знаешь, что Новую Гвинею называют иначе Папуазией; название арфаки произошло, по всей вероятности, от цепи гор с тем же названием. Но считать поэтому, что жители внутренней страны тоже арфаки, пожалуй, будет немного рискованно.
— Какое нам дело до всего этого?
— Папуасы, или береговые жители, не помню где я читал о них, менее свирепы, чем горцы. Помнится, что жители деревеньки Дорей, где есть голландская резиденция, живут в согласии как с белыми, так и с малайцами, доказательством чего служит то, что когда путешественники или купцы пристают к берегу со стороны гор, папуасы с ужасом им кричат: «Арфаки! арфаки! »
— А далеко эта деревенька Дорей, жители которой связаны с цивилизованным миром?
— Около четырехсот лье отсюда на северо-востоке, а мы как раз находимся на юго-востоке.
— Ах, черт побери! Надо много времени, чтобы миновать этих арфаков.
— Мне кажется, лучше обойти всю эту местность и направиться прямо на Буби.
— Это еще что такое?
— Я уже говорил, что готовлю тебе сюрприз.
— Это очень любезно…
— Во всяком случае, пристать куда-нибудь необходимо. Надо отдохнуть от утомительного переезда с «Лао-Дзы» и запастисть провизией… Я предлагаю вот что. Пристав куда-нибудь, мы выберем надежное место, куда и спрячем наше оружие, провизию и инструменты, — одним словом все, что нельзя взять с собой.
— В гротах не будет недостатка.
— Потом мы отведем нашу пирогу и спрячем ее так, чтобы о нашем прибытии сюда никому не было известно.
— Превосходно! Твой проект я вполне одобряю. Теперь остается только привести его в исполнение… Вот и земля… причаливай потише.
Высадка на берег обошлась без приключений, и план парижанина был приведен в исполнение. Когда пирога и ее содержимое были тщательно спрятаны и замечено место, чтобы можно было, когда понадобится, отыскать все это без лишних затруднений, путешественники, захватив с собой оружие, топор и пилу, удалились внутрь страны.
Через несколько минут они потеряли берег из виду и очутились, точно по волшебству, среди восхитительной флоры. Представьте себе скромный луг, прихотливо разукрашенный гигантскими роскошными растениями и фантастически разбросанным там и сям мелким кустарником. Мимозы, тропические растения, индийский дуб, мускатное дерево, коричневый лавр, хлопчатник, хлебное дерево, пальмы всех сортов, папоротники, бобовое растение с чудного цвета листвой, гигантские «не тронь меня», верхушки которых сплелись вместе и образовали вечнозеленый непроницаемый свод. Все усеяны крупными яркими цветами и перевиты ползучими лианами.
Любуясь этой восхитительной картиной, Фрикэ все-таки не забыл о необходимых мерах предосторожности. Проворно, одним взмахом топора он делал на стволе гигантских ятрышников чуть заметные зарубки.
