Луи Буссенар - Среди факиров
Очутившись на улице, брат и сестра почувствовали себя уже совсем иначе, чем прежде. У них вдруг появилась уверенность в себе при мысли, что этой небольшой суммы хватит им, наверное, на путешествие до Пешавара. Они окончательно задались целью поскорей уехать. Пребывание в Калькутте было слишком тягостно. Они спросили у туземца-полисмена, где центральная станция. Тот сильно удивился, видя, что они идут пешком, но указал.
Они пришли туда уставшие и голодные. Патрик, у которого были деньги, взял на себя роль распорядителя. Ему пришлось протискиваться вперед в неописуемой давке. Бедный мальчик испытал большое унижение и был счастлив, что уберег от него свою сестру. Он спросил два места до Пешавара. Чиновник, к которому он обратился, увидев двух прекрасных детей белой расы, роскошно одетых, подумал, что они поедут на дорогом поезде, который останавливался на главных станциях, а именно: Бурдван, Баракар, Шерготти, Аллахабад, Футтехнур, Каунпур, Этаволах, Агра, Дели, Лагор, Лала Муса, Атточ и Пешавар. Он приготовил два билета, похожие на французские coupe-lit (спальные вагоны), отдал ему и сказал:
— Извольте, сударь… два места до Пешавара: 120 рупий (199 франков).
Это была относительно низкая плата, но Патрик покраснел, отскочил и пробормотал, совершенно смутившись:
— Это дорого, слишком дорого… у меня нет столько денег… мы поедем с сестрой вместе с туземцами.
Чиновник, сделавшийся вдруг дерзким, взглянул на них с высоты своего величия и воскликнул презрительно:
— Ехать с туземцами! Англичанам… белым… что вы такое выдумали, мальчик? Вы, вероятно, какой-нибудь boy (мальчик-прислужник), а ваша сестра горничная; ваш хозяин вам этого не позволит.
Мальчик поднял голову и гордо отвечал:
— Я — Патрик Леннокс, герцог Ричмондский! Разве это преступление, что я беден и не прошу милостыни?! Дайте мне два билета для эмигрантов.
На этот раз грубиян покраснел и пробормотал какое-то пошлое извинение. Он взял два других билета и прибавил, на этот раз вежливо:
— Это стоит только 18 рупий (29 фр. 70 сант.).
Патрик холодно рассчитался с ним, подал руку сестре, и оба в сопровождении Боба вышли на платформу, где толпились отъезжающие. У него в кармане оставалось ровно 28 франков и один су.
Они выбрали себе одно из отделений, смежных со спальными вагонами, где ездит туземная прислуга богатых английских путешественников. Боб, по знаку своего хозяина, расположился под скамейкой. Поезд тронулся. Молодые путешественники вздохнули с облегчением, думая, что они будут все время ехать с большой скоростью и незаметно приближаться к цели. Через десять минут поезд остановился неподалеку от болот, в мрачной местности, выразительно названной «Пристанище бедствия». Можно было бы еще правильнее назвать ее «Ад голода», потому что за все время, что род человеческий существует, вряд ли можно было видеть такое множество людей, страдающих от голода. Там были сотни, тысячи, тьма людей всех возрастов и полов; они сидели на корточках или лежали на земле и были так слабы, что едва могли шевелиться; худоба их не поддавалась никакому описанию. При приближении поезда все эти умирающие протягивают свои тощие руки, умоляя слабым голосом, чтоб им дали немного пищи. Сюда собирались все те, кто не имел возможности зарабатывать свой хлеб. Пребывание в богатом городе им строго воспрещено: нельзя омрачать роскошь видом такого бедствия! Им назначили для временного местожительства «Пристанище бедствия», где, впрочем, они не совсем всеми оставлены. Все поезда здесь останавливаются, и пассажиры раздают голодным пищу. Кроме того, существует раздача, производимая специальными агентами, которые равномерно распределяют привезенную в фургонах пищу. Наконец, самых здоровых увозят на специальных поездах внутрь страны, дают им немного окрепнуть и отправляют их на те пункты, где ведутся большие работы.
Нагруженные припасами джентльмены и леди вышли и стали раздавать маленькие хлебцы, ватрушки и бутерброды. А дети, Патрик и Мэри, завидовали этим счастливцам, не за то, что они были богаты, а за то, что они имели возможность давать. Это продолжалось десять минут, потом леди и джентльмены вернулись в свои вагоны. Свисток раздался еще раз — и поезд тронулся. Но Патрик и Мэри с удивлением заметили, что они не едут. Они вышли из вагона и увидели, что поезд разделен на две части. Локомотив, идущий с большой скоростью, увозил с собою пять или шесть богатых вагонов. Более тридцати вагонов осталось, и к ним прицепили локомотив от товарного поезда, для перевозки бедняков. Озабоченные железнодорожные чиновники бегали, открывая с шумом двери и жалюзи огромных колониальных вагонов. Они отдавали по-индусски приказания, сопровождаемые громкими возгласами. Эти приказания возбудили сильное волнение всех этих скелетов, и на пергаментных лицах появились странные и горестные улыбки. Тотчас же все молча бросились к вагонам, которые просто брались приступом и в которых они столпились, не принимая во внимание ни удобств, ни гигиенических условий. Дети майора, подхваченные течением, были увлечены в первый попавшийся вагон и грубо брошены на скамью, причем они сами не знали, как они тут очутились. Боб, ворча и скаля зубы, следовал за ними, и его суровый вид заставил толпу немного расступиться. И тогда, странное дело! Они увидели, что судьба дала им в спутники ту небольшую семью несчастных, с которыми общее бедствие соединяло их уже в течение двух дней.
Они узнали друг друга, раскланялись, кивнув головой, и улыбнулись, чувствуя, что становятся друзьями.
Когда все собрались, началась раздача пищи. Только открыли фургоны, как вбежали служащие, везя перед собой нагруженные провизией тачки. Из окон высовывались тонкие, как лапы паука, исхудалые руки несчастных и схватывали на лету эту грубую пищу. Внутри вагонов происходила неимоверная толкотня, как на скотном дворе или в хлеву, где кишат голодные животные. Куски переходили из рук в руки, растерзанные, истрепанные, раскрошенные, чтоб исчезнуть в подхватывающих их на лету жадных ртах, разинутых во всю ширину и снабженных волчьими зубами. Приближался полдень, жара становилась невыносимой, хотя вагоны и были сбоку защищены ставнями и занавесками. Патрик и Мэри, которые ничего не ели с восхода солнца, начали ослабевать. Тогда мальчик собрался с духом, подошел к окну и позвал одного из служащих.
— Милостивый государь, — сказал он, — нельзя ли мне купить чего-нибудь съестного для сестры и для себя?
Этот человек, удивленный тем, что видит его в таком обществе, отвечал угрюмо:
— Мой мальчик, вы просите невозможного.
— Отчего?
— Это милостыня для бедных… а милостыню, видите ли, мой мальчик, не продают.
