Валерий Поволяев - Свободная охота (сборник)
Выстрелов сопротивления почти не было, только шальная очередь, выпущенная одним испуганным душком, бросившим свою «хонду» и схватившимся за автомат, отстригла замешкавшемуся десантнику-первогодку половину цигейкового воротника, да пистолетной пулей был легко ранен командир «Ми-двадцать четвёртого», заткнувшего дно бутылки – он неосторожно высунулся из распахнутого блистера, видать, желал понюхать, чем пахнет горный бой, да ещё был ранен Ванитов, на ходу прыгнувший в коляску тяжёлого мотоцикла, которым управлял широкоплечий, с седой бородой и острыми рысьими глазами человек в лохматом маньчжурском малахае. Не отрывая одной руки от руля, он другой сделал стремительное подсекающее движение, Ванитов едва увернулся от него, сразу поняв – каратист! Хотя приём, которым воспользовался бабай, был простеньким и старым, как мир – шуто-уке и настолько же опасным – специалисты этим несложным приёмом отбивают летящие стрелы.
А стрелы, бывает, летят, будто пули – простому глазу не видно.
– Ах ты, с-сука! – закричал Ванитов и, уцепившись руками за борт коляски, изогнулся, словно рыба, с силой ударил седобородого ногой.
У того от удара руки вскинулись, будто две бескостные веревки, мотоциклист подбито вскрикнул и свалился с сидения на снег. Ванитов прыгнул на него сверху, ухватил одну руку за кисть, резко дёрнул на себя. Душман заревел, Ванитову показалось, что он слышит хруст ломаемой кости, нервно дёрнулся и ослабил нажим – сам терпеливый и к боли относящийся спокойно, он боялся боли чужой, как боялся чужих слёз, чужого крика и чужой беды. Майор Денисов, а до него начальник разведки майор Ермилов не раз говорили Ванитову, что это человеколюбие когда-нибудь погубит его, чтобы быть таким, Ванитову одной жизни не хватит, тем более – жизни солдатской.
Прав был один майор, прав был другой майор – не надо было ослаблять Ванитову нажим – седобородый расценил это как немощь, минутную уступку – воспользовавшись ею, потянулся за пистолетом, на ходу вцепился зубами Ванитову в большой палец; у старшего сержанта перед глазами вспыхнул огонь, он запрокинулся назад, выдирая руку из зубов, в это время над его ухом грохнул выстрел, оглушил, пуля прошла мимо, с тонким звуком скребнула небеса. Ванитов ударил седобородого кулаком по затылку, тот, отключаясь, успел выстрелить ещё раз и вот ведь как – попал в укушенную руку. Пуля по касательной вырвала Ванитову кусок ладони.
– С-сволочь! – закричал старший сержант, угольно-чёрные волосы его взмокли, по скуластому монгольскому лицу потёк пот.
Он изогнулся, ногою прижал пистолет к снегу, вдавил его, потом перевернул душмана лицом вверх.
Широкое, посеченное оспой лицо мотоциклиста было залито кровью, нос расплющен о камень, седая ухоженная борода пропиталась бурачным соком, сделалась красной. К Ванитову по снегу подкатился Бессарабов, с ходу ударил мотоциклиста ногою в бок – у того от удара гулко ёкнула печёнка.
– Не надо, – поморщился старший сержант, – он уже без памяти.
– Ранило, тёзка?
– Перевяжи! – Ванитов, отвернувшись в сторону, сунул окровавленную руку другу – не хотел видеть раны.
Схватка уже закончилась. Она заняла всего несколько секунд. На снегу валялись перевернутые мотоциклы, у некоторых ещё продолжали крутиться колёса – киношный кадр, почему-то в кино всегда, когда сбивают мотоциклистов на ходу, у опрокинутых «харлеев» и «БМВ», лихо посверкивая спицами, крутятся колёса.
Мотоцикл с коляской, который вёл седобородый душман в маньчжурском малахае, совершил два круга и, ткнувшись передний колесом в опрокинутую «хонду» с мятым бензобаком, остановился и заглох.
Совсем рядом с собою Ванитов увидел встревоженные тёмные глаза Бессарабова, в уголках красных вспухших век застыли маленькие слёзки.
– Больно? – спросил Бессарабов, но старший сержант не услышал его – всё утонуло в грохоте четырёх вертолётных двигателей, Ванитов видел только, как шевельнулись потрескавшиеся жёсткие губы, и по движению их понял вопрос.
В нём возникла нежность к этому человеку, заставила его благодарно сморщиться, втянул сквозь зубы сухой чистый воздух.
– Братка! Брато-ок! – прошептал он.
– Больно? – снова спросил Бессарабов.
– Нет, – соврал Ванитов. На самом деле было больно, пуля выдрала часть мяса с ладони, обжарила рану, Ванитов снова втянул сквозь зубы холодный воздух, словно им мог остудить горящее нутро, подуть на рану, снять с неё боль.
– Как же это он тебя?
– Сплоховал, – покрутил головой Ванитов. Современный патрон – особо сильный патрон, не тот, что был пятнадцать лет назад, человек ныне иногда умирает от неопасного ранения по касательной – слишком бывает силен болевой шок.
– Укол делать нужно?
– Нет!
– Ничего, ничего… – засуетился, зачастил Бессарабов, – до свадьбы всё заживёт. Не самая опасная рана! Бывает хуже, бывает, пуля попадает в другое место.
– Например, в глаз, – мрачно выкрикнул Ванитов. – Входное отверстие в глазу, выходное – в затылке. С таким ранением неудобно лежать в госпитале – никакую сестричку не околдуешь.
Пока он говорил – Бессарабов успел перевязать его – ловкий был парень, всё умел делать быстро.
Только сейчас обратил внимание Ванитов на мотоциклетную люльку, на то, что в ней находится что-то громоздкое, твёрдое, обо что Ванитов отбил колени, завернутое в красное атласное одеяло.
Хоть и было больно Ванитову, а он присвистнул – вполне возможно, в этом одеяле находилось то, из-за чего мотоциклисты и открыли стрельбу.
– Тёзка, свяжи этого гада, – сиплым, пробитым дрожью голосом попросил Ванитов: было больно, но колоться не нужно – он боялся всяких обезболивающих уколов, в них были наркотики, а наркотические вещества он не признавал. Никакие. – Бабай сейчас очнётся.
– Пусть! Да только поздно уже будет, – сплюнул на снег Бессарабов. – Знатный пленник. Толстый! Если по весу сдавать – за двоих сойдёт.
Поднявшись на ноги, Ванитов подковылял к мотоциклу с люлькой, подцепил здоровой рукой одеяло, попробовал выдрать из коляски – не подучилось: одеяло было надёжно подоткнуто под большой твёрдый футляр, как под дорогого, горячо любимого младенца. Пальцами Ванитов провёл по краю коляски, стараясь подцепить угол одеяла, скоро нашёл его, зажал в руке, будто свиное ухо, с силой дёрнул.
Рывок проколол его тело, кости пробило болью, в ушах зашумело, Ванитов в горячке ещё не осознал, что ранен, а может быть, и осознал, но не до конца – перед глазами ползла слепая пелена, накрывала долинку с перевёрнутыми мотоциклами и работающими вертолётами, из неё выступали люди, какие-то двигающиеся угловатые предметы, которые Ванитов раньше не видел, потом эти предметы исчезли, и старший сержант снова рванул на себя одеяло.
