Севастополист - Георгий Панкратов
– А что стало со всем остальным миром? – спросил я. – От него остался только Севастополь?
– Остальной мир находится там же, где и был, – ответил мой спутник и, заметив мое недоумение, тут же пояснил: – Вся территория бывшей Земли была разделена на зоны, потому что так удобнее обслуживать фрагменты купола: каждая зона отвечает только за свою небольшую часть, в итоге и имеет полноценное небо, и хорошо отапливает богов. По мнению тех, кто стоял у истоков договора, без этого разделения обеспечить должный контроль над всем было бы невозможно. Мы можем соглашаться с этим или нет, но соглашение было достигнуто именно в такой форме. Практически это означало установление границ, которые нам в Севастополе известны как линии возврата – именно из-за них город и назван закрытым. Их функционирование поддерживается силовым полем, управление которым доступно только богам – хотя вряд ли они решат что-то менять теперь. Подробнее я вряд ли расскажу, – закончил Крым, сделав немного виноватое лицо.
– То есть линии возврата искусственны, – пробормотал я. – И за ними – такие же миры, как наш?
– Все города примерно одинаковы, – ответил Крым. – Но все же в их ряду Севастополь занимает свое, особенное место. Именно здесь когда-то и было заключено соглашение с богами, изменившее все Былое и спасшее существование Земли. В этом городе случалось много событий, что определяли ход Былого и меняли судьбы целых поколений, на старой Земле он имел статус легендарного, «морская слава» – кажется, так называли его ветхие люди. Но, разумеется, он был совершенно другим, и в его нынешнем облике немного сходств с тем легендарным Севастополем, как и в нынешних жителях – с жителями того города.
– Но выходит, теперь он – столица мира? – воскликнул я. – Само Былое распорядилось так!
– Говорить о мире как таковом сложно – вряд ли мы его еще увидим. Для каждого осколка бывшего большого мира, ставшего отдельным и единственным для своих жителей, существует только он сам, и, наверное, это правильно. Боги спасли нас не только от конфликта с ними, но и от самих себя. Большой мир – тот, каким он был до их пришествия – существовал совсем по другим принципам, чем наши закрытые миры. Он тоже был разделен на территории, но между ними работало сообщение – по суше, морю, воздуху, технологии тех эпох позволяли видеть, что происходит в любой его точке. Жизнь нигде не может быть идеальной: доведение до совершенства одной из моделей счастья приводило к обязательному пренебрежению другими, а то и к полному их запустению.
– О чем это ты?
– На одной территории выкручивались по максимуму ручки социальной справедливости, на другой – неограниченные возможности заработать любым способом, на третьей – религиозные ограничения, в которых многие тоже – представь только! – находили свое счастье. Но именно в том, что проседало и оставалось за бортом, территория оказалась слаба, и остальные территории в попытке выкрутить ручки уже по своей модели на всех территориях мира, били в первую очередь в эту слабость. А поскольку зло можно было найти в любой, даже казавшейся идеальной системе, его и находили. В отличие от нашей Башни, где жители разных уровней, как ты уже мог убедиться, находят удовольствие в разных вещах, территории бывшего мира располагались горизонтально, непосредственно гранича друг с другом – и не линией возврата, а какой-нибудь условной полоской суши или моря. И всегда находился повод утверждать, что чья-то территория лучше соседней, а то и всех соседних, чтобы начать агрессию, хотя эти утверждения всегда были безапелляционны.
– А что, одни не могли быть лучше других?
– Лучше или хуже могли быть только сами рычаги ценностей, которые на разных территориях выкручивали по собственному разумению, а вовсе не те, кто их крутил, и не результаты. Рычаги оставались одними и теми же и были доступны всем в равной мере – только повышая один, нужно было неизбежно признавать обязательное понижение другого: все они взаимосвязаны, и люди были вынуждены учитывать этот принцип, будучи не в силах его преодолеть. И приходилось биться, чтобы выкрутить у соседей другую ручку, иначе повернуть рычаг. Эти тщетные попытки – и есть Былое ветхого мира.
Он замолчал ненадолго, но и я не нашел, что сказать. Так довольно долго мы просто наблюдали за струящимися световыми потоками, что поднимались от ламповых полей, и думали – возможно, каждый о своем, возможно, – об одном и том же.
– Как ты видишь, Башня представляет собой нечто подобное, но только в вертикальном формате. Казалось бы, отличие несущественное – и тем не менее оно в корне меняет все. Уровни Башни практически не связаны между собой, и отсутствует как таковой конфликт – у пришедшего в Башню и родившегося на любом уровне, вплоть до Пребывания, есть определенный выбор: оставаться на месте или идти выше. При этом нижний Севастополь, территория которого все равно не позволила бы бесконечно разрастаться вширь, таким образом успешно разрешает проблему внутренних конфликтов.
– И в этом главный смысл Башни? – решил уточнить я.
– Ты близок к разгадке. – Крым зачем-то подмигнул мне; выглядело это смешно – конечно, если бы хотелось смеяться. – Человечество старого мира веками шло к счастью, но максимум, что могло сделать, – приблизиться к нему и попытаться ухватить за хвост. Когда пришли боги, они сошлись с людьми старого мира в главном: счастье, решили они, это состояние отсутствия изменений. Иными словами, когда не меняется ничто и никогда. Конечно, не все категории людей приняли такую трактовку, но большинство, кроме настроенных совсем уж радикально, в конечном счете тоже пришло к ней. И боги договаривались с большинством.
– А что же остальные? Их убили? – предположил я.
– Конечно нет. Убийства прекратились после деления на новые миры – ведь ими больше нельзя было манипулировать, объясняя их необходимостью выкрутить тот или иной рычаг. Но для тех, кто в новом Севастополе был, скажем так, не всем доволен или вовсе не хотел принимать спокойствие за счастье, и было построено это сито – Sevastopol-See-To. Так называется наша Башня на одном из ветхих языков богов; с отдельными словами ты уже встречался. Сами
