Вадим Прокофьев - Когда зацветают подснежники
Тюки вскрыли, а там литература, и притом социалистическая.
— Панам придется уплатить штраф за несоответствие обозначения груза на упаковке и самого груза…
Только и всего? Соколов полез в карман за деньгами. Оказалось, что нет, не так все просто, нужно составить протокол.
Один чиновник отправился за бланком, другой — за понятыми, без них нельзя.
— Улепетнем?
— Пожалуй… хуже не будет!
— Берем?
— Берем!
Фома был встревожен. Уже луна глядится в реку, теперь не переправиться. Задержался, уважаемый, во Львове против уговоренного. Теперь сиди и жди, когда луна пойдет на убыль!
Но Соколов не хотел и не мог ждать.
— Завтра выйдем пораньше, возьмем только то, что можно унести на себе, остальное вы сами после перевезете.
Фома ушел недовольный. Но он уже понял: с этим русским не поспоришь.
Весь вечер Соколов с Володей перекладывали содержимое узлов и ящиков, чтобы хоть какую-то часть литературы унести с собой. Паковали и ругали на чем свет стоит львовских «пустозвонов», которые целых три месяца собирали литературу для транспорта, два дня паковали. И что ж, в ящиках, медицинские учебники на немецком языке, старые журналы «для семейного чтения», модель черепа, какие-то географические атласы. И черт знает что еще!..
Усталые, поздно улеглись спать. Василий Николаевич — на лавке у окна.
Противная луна! Он невзлюбил ее с той памятной смоленской ночи, когда покидал город. Сегодня луна — главная помеха для их возвращения в Россию.
Луна опрокинула на пол переплет маленького деревенского окошка. Она мешает спать. На какой бы бок Соколов ни перевернулся, всюду свет луны.
Наверное, он все же задремал. Проснулся потому, что в хате стало темно, лунный свет исчез.
В стекло постучали.
Фома?
Соколов поднимается на лавке и снова откидывается на спину. В окно тускло просвечивает медная каска…
Жандармы!
Соколов долго притворяется спящим. Но его все же «разбудили». Пришлось прихватить чемодан, ящик с картами, атласы, череп и плестись к пану коменданту.
Старший конвоир очень предупредителен. В канцелярии коменданта разрешил курить и сам же предложил сигареты. Соколов подробно выспросил солдата, пока ходили за паном комендантом. Оказалось, что на контрабанду здесь смотрят сквозь пальцы, если это только не социалистическая литература. А совсем недавно и ее не задерживали.
Солдат был поляк, долго жил в Варшаве, хорошо говорил по-русски. И когда вошел комендант, саквояж с новинками социалистической литературы исчез под шинелью неожиданного друга.
Пан комендант осматривает ящик. Из-за всего этого барахла не стоило поднимать среди ночи…
На обратном пути Соколова и Володю нагоняет солдат, возвращает саквояж. Но не прощается. У него в кармане бутылка вина, и ее непременно нужно распить «ради приятного знакомства».
Солдат ушел под утро. И посоветовал Соколову тоже не очень мешкать.
В сумерках благополучно перешли пограничную реку. Как будто пронесло.
Вышли на дорогу… И тут-то попались!
Оказывается, их заметил какой-то мужик, прибежал на кордон.
И вот они шествуют под конвоем. Под конвоем проследовали и в Каменец-Подольск. Но здесь снова улыбнулась удача.
Соколова и Володю обвинили в том, что они без пропуска перешли границу. Такие нарушения разбирались в суде, а пока их отпустили.
Скорее в Питер, сменить паспорт, получить новое назначение.
Каменец-Подольск остался далеко в стороне.
Глава IV
Пароход подгребал к самарской пристани. Наступал тот час утра, когда еще не начался трудовой день, но уже все, кто работал, служил, хозяйничал, покинули дома и вышли на улицу. Василий Николаевич был поражен многолюдьем и кипучей суетой этого города.
Пароход не мог подойти к дебаркадеру. На берег нужно было сходить через нижнюю палубу соседнего судна.
Но почему соседний пароход голубеет жандармскими мундирами? После Каменец-Подольска Соколов не может спокойно смотреть на этих держиморд. А вдруг его проследили и теперь предстоит торжественная встреча?
Нет, нет, не может быть. Такой «почетный эскорт» из десятка жандармов, право же, не по чину.
Василий Николаевич пропускает пассажиров. Ему некуда торопиться.
И пассажиры, и жандармы не выспались. У них мятые физиономии, они дружно зевают в ладони.
Значит ли это, что жандармы ждали его долгую бессонную ночь?
Ерунда! Сам не выспался и распустил нервы.
Несколько шагов по качающимся сходням… И никто его не задержал, никто не зацепился взглядом. А ему-то казалось, что весь берег только и смотрит на него!
Жандармы вели себя как-то необычно. Ладно, шут с ними!
В Самаре Мирона не знают. Это и хорошо, и вместе с тем плохо. Хорошо в отношении полиции — пока-то еще там шпики приглядятся. А плохо то, что уже сегодня негде ночевать.
Выбравшись на пристань, Соколов в нерешительности топчется у стоянки извозчиков.
Извозчики во всех городах одним миром мазаны. Увидели приезжего и зазывают. Пятак кинули, кому везти господина.
А куда ехать? Делать нечего — к Арцыбушеву.
— В управление Самаро-Златоустовской дороги, — негромко, чтобы услыхал один лишь возница, сказал Соколов.
Извозчик полоснул вожжами:
— Но-о-о!
Пристань, попутчики, жандармы остались позади. А местные голубые мундиры похожи на сонные огородные пугала. Или нет, они скорее напоминают заспанное воронье.
— Скажи-ка, братец, чего это спозаранку на пристани столько жандармов подвалило?
Возница хмыкнул.
— И смех, и грех, барин! Навигация в нонешний год ранняя. А их высокоблагородие господин полковник ихний поспешил в Астрахань отправиться с семейством. И третий день гоняет служивых на пароход, чтобы они каюты обоспали. Пароходики-то прямо из затона…
— Как так «каюты обоспали»?
— А так! К примеру, если клопы или там иная какая нечисть в каютах завелась, враз на жандармов бросится. Служивые каютки эти заприметят и доложат их высокоблагородию… Только сдается мне, ночью ни клопы, ни крокодилы, им нипочем. Нажрутся водки и храпят, аж кони шарахаются.
«Обоспят»! Занятно. Хорошо бы и мой приезд проспали!»
По булыге коляска гремит, как колесница Ильи-пророка. Подковы высекают молнии.
Городок, конечно, не слишком-то симпатичный. Пыльно, грязно. А ведь на улицах немало зелени. Ничего не поделаешь, транспортная контора и Восточное бюро ЦК РСДРП должны обосноваться здесь. А поначалу избрали университетский Саратов. Красивый, оживленный, интеллигентный.
