Михаил Розенфельд - Ущелье Алмасов
— Оставьте, — взмолился он, — оставьте, ваши трюки… Нельзя же повторяться.
Жалобный тон, с каким Телятников промолвил эти слова, по-видимому, тронул девушку. Проворно соскочив с коня, она подбежала к пленнику, развязала петлю и усадила рядом с собой.
— Спасибо, — поблагодарил Телятников. — Как тебя зовут? — осведомился он. — Я хочу знать твое имя, чудесная девушка.
Улыбаясь, китаянка молчала.
— Меня, — указал на себя оператор, — зовут Андрей Телятников. — Андрей, — повторил он. — Андрюша… Меня — Андрюша.
— Ан… Ан… — с трудом повторила девушка.
— Андрей… Андрюша. А тебя?
И девушка поняла.
— Лю, — ответила она и, устыдившись, закрыла рукавом лицо.
— Великолепно! Вот мы и начинаем сговариваться. Хочешь, я увезу тебя в Ленинград, в Москву?
— Москау… Москау, — вздрогнув, вскочила на ноги китаянка. — Москау.
— Москва!.. Да, это наша столица.
— Москау, — мечтательно произнесла китаянка.
И так до зари они просидели на камнях. Нужно ли было им знать язык друг друга?
Восторженный Телятников говорил без умолку. На восходе солнца, взявшись за руки, они шли по горам, и только испуганный крик Джамбона заставил Телятникова побежать к палатке.
— Что бы это могло значить? — дергаясь от волнения и показывая Висковскому обрывок бумаги, едва не кричал Джамбон. — Слушайте, я прочту вам эту записку. Я нашел ее у изголовья. О, Ли Чан, как ты посмел!
С трясущимися губами профессор начал читать:
— «Дорогой мой господин и благодетель! Я на время покидаю вас. Умоляю, не пытайтесь узнавать, куда я скрылся. Где бы вы ни были, я к вам вернусь. Если вы уедете из Алмасских гор, я все равно скоро буду с вами. Тысяча лет благоденствия. Преданный вам ваш до забвения Ли Чан»… Куда он скрылся? — с горечью воскликнул Джамбон.
— Успокойся ученый, — послышался голос позади Все обернулись и увидели Лю Ин-сина.
— Он вернется. Он покинул тебя, но… так надо…
Не смея расспрашивать вождя партизан, Джамбон умолк.
Взошло солнце, и два человека, покинувшие горы, этот момент были далеко в пустыне.
* * *Ли Чан и сын вождя партизан Ван Дзе-лян на конях пересекали пески. Они ехали без припасов и воды, к вечеру Ван Дзе-лян, остановив коня, сложив руки, крикнул, подражая реву барса. И ближний бугор зашевелился. Расступились и упали кусты саксаула. Человеческая голова вынырнула из песков.
— Нам дадут воду и свежих коней, — спокойно казал Ван Дзе-лян. — Привет, друзья! — крикнул он. — Привет вам от старого Лю Ин-сина!
По целому ряду соображений нам не следует описывать путешествия двух китайцев — Ли Чана и сына вождя партизан.
«Пустыня живет», — вспомнил Ли Чан слова Лю-Ин-сина, и он убедился, что всюду в тайниках песков существуют посты партизан. По зову Ван Дзе-ляна в песках и камнях, в зарослях саксаула, из-за курганов появлялись люди. Молодой китаец передавал им привет вожака горных воинов, и глаза людей пустыни загорались радостью. Они выносили им холодную воду, сушеное мясо и меняли коней. Каким образом они существовали в знойных песках, для Ли Чана осталось тайной. Он думал лишь о цели путешествия. Однажды, к концу четвертого дня пути, им повстречался стремительный всадник.
По обычаю степей и пустынь, встречный человек должен был остановиться, но этот всадник, не обратив внимания на наших путников, промчался мимо.
— Гонец, — объяснил Ван Дзе-лян. — Он скачет к Лю Ин-сину. Он в два раза быстрее нас совершит этот путь.
…На исходе шестого дня кончилась пустыня. На горизонте в тумане засквозили силуэты домов небольшого города.
Ван Дзе-лян соскочил с коня:
— Отсюда ночью мы пойдем пешком… Ночью нам принесут одежду, и мы станем неузнаваемы.
Что привез гонец
Джамбон никак не мог привыкнуть к отсутствие Ли Чана. Он часто жаловался, как ребенок, растерянно оглядывался по сторонам, точно что-то забыв или потеряв, и Висковский насколько мог старался рассеять грусть и печаль старого ученого.
Ночами Телятников осторожно покидал ущелье и только на заре возвращался к палатке.
На шестой день жизни в ущелье Алмасских гор наших друзей настигло потрясающее несчастье, перед которым все минувшие переживания — нападение фашистских пилотов и похищение Грани — показались им ничтожными.
Удары протяжного гонга раскатами эха пронеслись по ущелью. Со всех сторон сбежались партизаны, на скалу вышел Лю Ин-сйн. Рядом с ним стоял прискакавший гонец.
С почтительным поклоном гонец передал старику тяжелую кожаную сумку.
— Братья, слушайте вести, — провозгласил Лю Ин-син, вынимая из сумки пакеты и свертки бумаг. — Сейчас нам станет известным, что происходит в мире.
Из сумки выпало несколько газет на японском, китайском и английском языках. Подошедший вместе с Джамбоном Висковский поднял газеты и хотел передать их Лю Ин-сину, как вдруг ему показалось, что туман застилает ему глаза. Он покачнулся, приблизил газету к самым глазам и, ошеломленный, схватился за сердце:
— Профессор, смотрите, не сошел ли я с ума?
Джамбон взглянул на газету и вскрикнул. Подбежавший Телятников, не понимая, что случилось, тоже заглянул в газету и, побледнев, во все горло закричал:
— Русалка! Сестра! Граня!
На первой странице газеты был напечатан портрет Грани. В расшитом японском кимоно Граня улыбалась, и над портретом чернели огромные буквы заголовка:
«Она счастлива, что вырвалась от большевиков».
— «…что вырвалась от большевиков»… — прочел Висковский.
— Вы издеваетесь надо мной! — вскрикнул Телятников, вырывая из рук Висковского газету. — Этого не может быть! Но… но… кимоно… Она улыбается!..
Схватившись за голову, Телятников упал на колени. Он смотрел на портрет, переворачивал, теребил газету и скрежетал зубами, беспомощно обращаясь к Висковскому.
— Газета выходит в трех изданиях, — сказал Джамбон. — Смотрите, всюду ее портреты и одна и та же заметка. — И Джамбон прочел: — «Вырвавшаяся из СССР молодая спортсменка Г. Телятникова переживает сейчас самые счастливые часы пребывания за пределами страны большевиков. Стоит взглянуть на портрет, чтобы понять ее искреннюю радость…»
— Довольно! — в ужасе перебил Телятников. — Я не вынесу!.. Граня… неужели это она?
— Да, это ваша сестра, — гневно подтвердил Висковский. — Это она!
В отчаянии Телятников на мельчайшие куски разорвал газету и бессмысленно осмотрелся вокруг.
В суровом молчании стояли партизаны. Они не понимали, но чувствовали, что произошло несчастье.
