Майн Рид - Молодые невольники
— Они копают могилу для меня или для этой бедной женщины, а может быть и для нас обоих, — сказал Колин, смотря на них спокойно.
Трое остальных европейцев разделяли уверенность своего товарища, но молчали.
Тем временем Голах занимался приготовлением к отъезду.
Когда невольники вырыли в мягком песке яму глубиною около четырех футов, шейх приказал им копать другую.
— Будут две жертвы, — сказал Колин.
— Ему следовало бы убить всех нас! — вскричал Теренс. — Мы подлые трусы, потому что не боролись за нашу свободу.
— Да, — повторил Гарри, — безумцы и трусы! Мы не заслуживаем сожаления ни в этом мире, ни в ином. Колин, друг мой, если с тобой случится несчастье, клянусь отомстить за тебя, как только мои руки будут свободны.
— И я клянусь вместе с тобою, — добавил Теренс.
— Не заботьтесь обо мне, товарищи, — сказал Колин, который был спокойнее остальных. — Но как только вы будете иметь возможность, постарайтесь отделаться от этого чудовища.
В эту минуту внимание Гарри привлек Билль. Старый моряк сделал знак одному невольнику развязать ему руки, но последний, вероятно, боясь, что его увидит Голах, отказался.
Второй крумэн, оставшийся связанным, предложил своему соотечественнику развязать его, но тот также отказался.
Несчастная женщина, которой грозила месть Голаха, оставалась все такой же спокойной; дети ее с плачем прижимались к ней, а мичманы, вне себя от ярости и стыда, хранили гробовое молчание.
Одна Фатима казалась торжествующей.
Вторая яма была вырыта на небольшом расстоянии от первой и той же глубины. Голах приказал неграм прекратить работу.
Тем временем палатки были опять сложены, верблюды навьючены. Все было готово к отъезду.
Оба стража снова заняли свой пост перед белыми невольниками. Тогда Голах направился к негритянке, которая освободилась от своих детей и встала при его приближении.
В лагере царила глубокая тишина.
Неужели он собирается убить ее? Неизвестность продолжалась недолго.
Голах схватил женщину за руки, приволок ее к одной из ям и бросил в нее; потом невольникам приказано было засыпать яму, оставив снаружи только голову несчастной.
— Бог да сжалится над нею! — закричал Теренс с ужасом. — Чудовище зарывает ее живою в землю! Нельзя ли нам ее спасти?
— Мы будем недостойны называться мужчинами, если не попытаемся спасти ее, — сказал Гарри, поднимаясь на ноги.
Его примеру тотчас же последовали его товарищи.
Сторожа подняли ружья и прицелились, но быстрый жест Голаха остановил выстрел.
Сын шейха, по приказу своего отца, кинулся к яме, где стояла женщина, в то время как Голах сам шел навстречу мятежникам. В одну минуту бунтовщики были укрощены. Он схватил двоих, Гарри и Теренса, за волосы и оттащил их на то место, где они лежали раньше.
Затем Голах направился к яме, в которую была опущена негритянка, уже наполовину засыпанная песком.
Она не пробовала сопротивляться и даже не издала ни одного стона; она покорилась своей участи. Одна только ее голова виднелась над могилой, где она была осуждена умереть с голоду. В ту минуту, когда шейх уходил, она сказала ему несколько слов, не тронувших этого бесчувственного варвара; зато слезы наполнили глаза крумэна и покатились по его щекам.
— Что она говорит? — спросил Колин.
— Она просит его быть добрым к ее детям, — отвечал тот дрожащим голосом.
Оставив свою жену, Голах направился к Колину. Сомневаться в его намерениях было невозможно: оба лица, навлекшие на себя его гнев, должны умереть одинаково.
— Колин! Колин! Что можем мы сделать, чтобы тебя спасти? — с отчаянием закричал Гарри.
— Ничего, — отвечал последний. — И не пробуйте даже, — это ни к чему бы не привело; предоставьте меня моей судьбе.
В эту минуту несчастный Колин также был брошен в яму, и сам Голах держал его в вертикальном положении до тех пор, пока невольники не наполнили всей ямы песком.
Колин, следуя примеру женщины, не сделал ни одного движения, не произнес ни одной жалобы и скоро был зарыт по плечи. Товарищи его были поражены.
Затем шейх объявил, что он готов к отъезду. Он приказал одному из невольников сесть на верблюда, на котором ездила зарытая женщина, и трое детей несчастной были помещены вместе с ним.
Оставалось только отдать еще одно приказание, вполне достойное той, которая ему его внушила, то есть Фатимы.
Наполнив сосуд водою, он поставил его между двумя ямами, но на таком расстоянии, что ни той, ни другой жертве невозможно было до него дотянуться. Возле сосуда он положил также несколько фиников. Эта сатанинская мысль имела целью возбуждать их страдания видом того, что могло бы их облегчить. Затем он приказал трогаться в путь.
— Не трогайтесь с места! — сказал Теренс. — Ему еще придется поработать.
Голах взобрался на своего верблюда и стал во главе каравана, когда невольники пришли известить его, что белые пленники отказываются идти.
Шейх вернулся назад в страшном бешенстве. Он стал действовать прикладом и, кинувшись на Теренса, который был к нему ближе всех, начал бить его изо всей силы.
— Встаньте! Повинуйтесь! — кричал Колин. — Ради Бога, уходите и оставьте меня! Вы ничего не можете сделать, чтобы меня спасти!
Ни просьбы Колина, ни удары Голаха не могли заставить мичманов покинуть своего товарища.
Затем шейх кинулся на Билля и Гарри, схватил их обоих и бросил возле Теренса. Соединив их всех троих таким образом, он послал за верблюдом. Приказ был немедленно исполнен. Шейх взял в руку уздечку.
— Нечего делать, нам придется идти, — сказал Билль. — Он опять начинает ту же игру, которая недавно удалась ему со мной, я не дам ему повода вторично беспокоиться.
Пока Голах привязывал веревку к рукам Гарри, пронзительный голос Фатимы привлек его внимание. Обе женщины, правившие верблюдами, навьюченными добычей с корабля, отошли вперед почти на двести ярдов от того места, где находился хозяин, и теперь были окружены, равно как и черные невольники, кучкой людей, сидевших на верблюдах и на лошадях.
Глава 13. НОВОЕ РАБСТВО
Не без причины боялся Голах арабов, с которыми встретился у колодца, и приказал своему отряду идти усиленным маршем всю ночь.
Забыв на время о невольниках, черный шейх схватил свой мушкет и в сопровождении сына и шурина кинулся вперед защищать своих жен.
Но он пришел уже слишком поздно. Еще раньше, чем Голах успел подойти к ним, женщины, невольники и вся добыча были уже во власти врагов. Грабители-арабы навели на него целую дюжину ружей и приказали не думать о сопротивлении.
Голах благоразумно покорился силе.
Проговорив спокойным голосом: «На то воля Бога», — он сел и предложил победителям объявить ему условия сдачи.
