Карл Май - На Рио-де-Ла-Плате
Он открыл боковую дверь и крикнул:
— Выходи, крестный! Тут есть кое-кто, кто ни кулаков, ни ножей давно не нюхал.
Вместо крестного вышла сеньорита. Она с довольно веселым выражением на лице сказала:
— Крестного здесь уже нет. Когда я сказала ему, какие у нас гости, он вместе с сыном выбрался в окно, сказав, что не пылает желанием общаться с йербатеро.
— Какая трусость! Выбраться в окно и оставить здесь меня одного! Но я все равно не боюсь. Эй, посторонитесь-ка! Кто меня тронет, узнает, какой острый у меня нож.
Он вытащил нож и двинулся к двери. Я отступил назад, чтобы пропустить его. Это была западня, потому что едва он обратился ко мне спиной, как я обхватил его сзади и крепко сжал его руки. Один из йербатеро обвил ему ноги лассо и этой же веревкой связал бандита. Хотя парень и пытался защищаться, но без всякого успеха. Он кричал и ругался что было мочи, пока ему не заткнули рот его же платком.
В то время как мы возились с ним, я увидел, что прелестная сеньорита юркнула в дверь. Старушка тоже поднялась со стула и выскользнула со скоростью, которой я не мог от нее ожидать. Остальные не обратили на это никакого внимания. Я бы мог удержать их обеих, но не стал вмешиваться, не видя в этом никакой пользы.
Когда бандит был связан, Монтесо промолвил:
— Приведите другого!
Двое его людей вышли, чтобы исполнить приказ. Я потешался, предвкушая выражение их лиц, когда они вернутся. Через некоторое время они снова пришли. Один из них, смущенно теребя свою взъерошенную шевелюру, сообщил:
— Негодяй сбежал. Мы обыскали все окрестности, но не нашли его.
— Но мы же приткнули его связанного возле стены, не мог же он освободиться от лассо!
— Значит, другие его освободили, — сказал я. — Крестный со своим сыном улизнули, старуха с внучкой тоже смылись. А четырех человек вполне достаточно, чтобы развязать лассо.
— Тьфу, черт! Они смылись? — спросил он, только теперь заметив, что женщин нет. — Этот негодяй, конечно, и лассо мое прихватил! Что ж, зато у нас в руках остался вот этот; он заводила, и ему придется расплачиваться за остальных. Что мы с ним сделаем, сеньор?
Вопрос был обращен ко мне. Я пожал плечами.
— Я не знаю здешних законов, и к тому же я не судья, чтобы выносить ему приговор.
— Подумаешь, судья! Если бы мы захотели передать это дело полиции и суду, то нажили бы одни неприятности. Нам пришлось бы оставаться здесь до окончания процесса, а за это время дружки этого молодчика расправились бы с нами. Быть может, властям даже вздумалось бы посадить нас всех под арест, чтобы мы не смогли раньше времени уехать отсюда. Я знаю это. Нет, судьями будем мы сами. А о законах или приговоре, который вынес бы суд, мне и узнавать нечего. Я сам творю закон. В диких лесах, как и в пампе, принято раз и навсегда избавляться от убийцы. Он получает нож или пулю в живот. Вот этим мы и займемся.
— Нет, сеньор, с этим я не согласен.
— Но почему же?
— Потому что я не хочу быть ни судьей, ни палачом этому человеку.
— Но вам вовсе не надо ими быть, это мы возьмем на себя.
— Вам за это дело вообще незачем браться; оно касается меня одного, я ведь был оскорблен, а не вы.
— Карамба! Я с обеда бегаю за этим мерзавцем, обращаюсь за помощью даже к моим друзьям; мне удается предотвратить убийство, а теперь выходит, что это меня совсем не касается? Слыхано ли такое? Вы сделали для меня доброе дело, сеньор, значит, вы мой друг, но у нас, йербатеро, так заведено: если кто-то обошелся плохо с твоим другом, значит, он обошелся так и с тобой. Вас хотели убить, и это равносильно тому, как если бы покушались на меня самого.
— Если бы меня убили, то вы, будучи моим другом, могли бы отомстить за меня, но раз со мной даже малейшей неприятности не случилось, то, я прошу вас, оставим это дело и отпустим парня!
— Сударь, должен вам сказать: заметно, что вы немец. Может быть, на вашей родине убийцы ордена получают или какие другие награды и отличия? Имейте в виду: если вы дадите ему свободу, он тут же — понимаете, тут же воспользуется ею, чтобы прикончить вас, и на этот раз, уж будьте уверены, будет действовать уже наверняка!
— Пусть попробует! Я теперь настолько хорошо знаю его намерения, что мне незачем их опасаться. Если вам угодно, задайте ему хорошую взбучку. Может быть, это побудит его сказать, от кого он получил задание убить меня.
— Об этом нетрудно догадаться, но пусть он все-таки сам скажет, от кого. Сколько ударов ему отвесить?
— Бейте его до тех пор, пока он не сознается, кто нанял его для расправы со мной. Но после признания не трогайте его. Я не собираюсь при этом присутствовать. Я вообще не хочу больше видеть этого человека.
Я удалился и несколько раз обошел вокруг дома. Я явственно слышал, как сыпались удары, получаемые бандитом, но ни единого возгласа боли я не уловил. Через десять минут я открыл дверь и заглянул внутрь. Бандит лежал на животе. Его штаны были измяты и залиты кровью, и все же он с издевкой ухмыльнулся мне в лицо. Он не признался ни в чем, вообще он не проронил ни единого звука, ни единого слога; казалось, его кожа была не тоньше, чем у бегемота.
— Сеньор, что вы на это скажете? — спросил Монтесо. — Он не признается ни в чем, и если мы будем продолжать бить его, то просто забьем до смерти.
— Достаточно. Пусть он полежит! Я и так знаю человека, от которого он получил свое задание.
— Хорошо, раз вы так хотите, пускай лежит. Мы запрем его. А еще лучше, погасим свет и останемся здесь, чтобы схватить обитателей этого дома.
— Мне нет до них дела. Не хочу больше ничего о них слышать.
— Благослови, Господь, вашу кротость, сеньор, но она здесь неуместна. Когда паразит кусает меня, я убиваю его, иначе он снова меня укусит. Однако пусть все будет так, как вы хотите. С вашего позволения, мы уходим!
Йербатеро вышли, Монтесо закрыл дверь и швырнул ключ. Мы снова прошли пустырем, а затем повернули на дорогу. Так мы добрались до города молча, не общаясь друг с другом.
— Вы сразу пойдете в отель? — спросил меня Монтесо. — Не окажете ли нам честь, сеньор, не выпьете ли с нами по стаканчику? Вы нас этим очень обрадуете.
Мне следовало отблагодарить его за спасение, и потому я не хотел огорчать или, пожалуй даже, оскорблять его отказом. Я принял приглашение.
Мы свернули в одну из боковых улочек и вошли в неприметный дом, вывеска указывала, что это кабачок, судя по всему, весьма низкопробный.
Из полуоткрытой двери гостиной доносились сигаретный чад и гвалт. Я уже раскаивался, что составил компанию Монтесо, но он не стал заходить в зал, а постучал в дверь, за которой, очевидно, располагалась кухня. Оттуда вышла молодая хорошенькая женщина и низко поклонилась ему.
