Владимир Тучков - Дважды не живут
Когда Танцор, Следопыт и Стрелка пришли в чиповский офис, который был одновременно и подвалом, и подпольным цехом. Дед заканчивал настращать гитару, не обратив ни малейшего внимания на шедших.
Чип приложил палец к губам, давая понять, что сейчас у его кумира начнется творческий экстаз, который можно спугнуть неловким шорохом, эгоистичным покашливанием или глупым словом.
Наконец придирчивое пощипывание струн и скрупулезное подкручивание колков закончилось, хотя, как вскоре выяснилось, можно было и не тратить на это время. Дед встряхнул головой, взял мощный аккорд и объявил:
Аллен Гинзберг, перевод Андрея Сергеева, «Пробуждение в Нью-Йорке»
И пошел работать голосом с характерным блюзовым подвывом, пошел лупить по струнам окаменевшими ногтями и притопывать ботинком в такт охватившим его чувствам, давным-давно сформулированным в далеком американском городе.
В замешательстве прикрывая ладонью бородуя смотрю в распахнутое окно без штор – крыши,розово-голубое небо, скачут утренние облачка,Поцокивая о стекло.я спал на полу, на густом ковре,и стою коленями на подушкенежные Гималаи коричневого cifsssa —пальцы судорожно тянутся к перумарать глупостями белоснежную сан-францисскую записную книжку.Вот он, я, на шестом этаже холодного марта в старом доме на 5-й улице, в квартире разгром, мы пилипод баритональное радио за полночь… О Нью-Йорк, о – смотри – наша птичка пролетела мимо окна: чирик!– наша жизнь тут, вместе – дым из труб над домами, рассветная дымка, проносящийся ветер свистит: господа…
Голос певца по мере развития темы все нарастал, эмоции только что очнувшегося человека, оказавшегося один на один с огромным городом, уже переполняли его, били через край – не только горлом, но и, казалось, начинали наполнять пространство ультрафиолетом.
Как нам Тебя приветствовать этой Весной, о Господь?.. Что мы подарим себе, какой полицейский страхпри облаве ночью на улице, взлом по-рокфеллеровски, без стука, обыск, долоймоя белая железная дверь. Где мне искать Закона? У Государства,в офисах телепатической бюрократии?.. в моей нелегкости духа, в моих слезах– в экстатической песне себе самому, своей полиции, своему закону, своему государству,своим многим я – да, Я Сам для Себя Закон и Государственная Полиция,убитый Кеннеди это узнал, равно как Освальд и Руби…Пока не познаем наших желаний, благословенных деторожденьем,решись, прими эту плоть, которую носишь под бельем, под халатом, куря сигарету всю ночь – погруженный в раздумья,одинокий, с дрожью в руках и ногах – приближаясь к сладости Уединения, измученный ею – когда лежишь, запрокинув голову с раскрытыми глазами.
Певец уже впал в безотчетный экстаз, слития с миром. В подвале стало жарко, тревожно и радостно.
Утро, моя песня для всех, кто желает,для меня самого, для моих собратьев – этого дома,Бруклинского моста или Олбени. Привет самозванным богамс Пенсильвании-авеню Да смилостивятся они над нами, Да будут просто людьми, не убийцами,Пусть Государство больше не убиваем, Пусть накормит всех нищих, вылечит всех больных, всем лишенным любвиЗавтра вышлет любмь – ну, ладно, выпей.
Дед внезапно смолк и начал удивленно озираться вокруг: где это я, что это было, кто эти люди?
А потом, вернувшись к реальности, подмигнул всем сразу и вытащил из бездонного кармана своих хдамидо-образных брюк трехсотпятидесятипятиграммовую плоскую бутылку «Джима Бина», свинтил крышку, отхлебнул, протер ладонью горлышко и протянул Танцору.
Все выпили по кругу. Потому что не выпить после такого было невозможно.
Посидели молча.
Потом, когда Дед окончательно вернулся ю Нью-Йорка, Танцор посоветовал ему показаться специалистам по всяким аномалиям. Чтобы сделали замены. А та очень уж сильные поля излучает, когда становится Гинзбергом. Нормально сказал, без всякой обиды. Можно сказать, пошутил.
Дед оценил юмор. Довольно хмыкнул. И послал Танцора на хер. И тоже по-доброму, в шутку.
Человеческий контакт был установлен.
Приступили к обсуждению технической прэблемы. Дед, совершенно неадекватный в быту, неохидакн» проявил инженерную хватку и сноровку. Засуни карту Танцора в магнитный считыватель, сосканировал код н вывел его на монитор в виде последовательностей импульсов. Вгляделся, несмотря на возраст, все еще острым глазом, не требующим очков, и воскликнул:
– Ёксель-моксель, и тут число сатаны! Все переглянулись, решив, что и в электронике Дед не вполне адекватен. Хоть наверняка винтом И не балуется. Тот уловил волну неодобрительного недоумения и начал объяснять:
– Совсем, что ли, думаете, старый рехнулся! Вот, глядите. Вот эти три импульса – это разделители, что-то типа синхронизации, чтоб понятней было. Так код каждого из них равен шестерке. Итого получается 666. Такая система применяется во всех штрих-кодах. Это дело просекли греческие попы и подняли страшный кипешь, мол, гады американцы, которые все это придумали, сатане служат. И запретили в своей Греции такую кодировку, поскольку там, у них, церковь что-то типа нашего Политбюро ЦК КПСС.
Танцор со Стрелкой глянули на Следопыта, который должен быть компетентным в таких вещах. Тот кивнул головой: «Все верно. Дед в науке сечет».
Потом они вдвоем с Дедом начали разбираться в способе кодировки, в длительностях сигналов и в амплитудах, а все несведущие – Танцор, Стрелка и Кривой Чип – пошли смотреть перфоратор, чудо техники шестидесятых годов.
Чип врубил агрегат, который заревел, как трактор на форсаже. Стоявший рядом стакан медленно пополз к краю стола. Чип попытался прокомментировать работу перфоратора, однако, поняв, что никто его не слышит, махнул рукой и зарядил в лоток пачку картонных карточек. Перфоратор заревел еще сильней и начал выплевывать продырявленные в нужном месте полуфабрикаты проездных. Лицо Кривого Чипа осветилось глупым счастьем, как это бывает с дикарями, которых обучили доить коров вакуумным доильным аппаратом или стричь овец электрической машинкой.
Между тем Дед и Следопыт уже постигли премудрости банковской магнитозаписи и переписали на винт компьютера Чипа дискету с данными по тридцати карточкам. Дед махнул рукой, и перфоратор осекся, зачихал и остановился. Наступила тишина.
И вдруг, несомненно, от наглого и бесцеремонного удара ногой, распахнулась дверь, стукнув ручкой по кирпичной кладке стены.
АППЛЕТ 12. БЫКОВ НЕ УЧАТ, А МОЧАТ
В подвал вошли трое столь характерных людей, что даже человек, не вполне знакомый с современной русской действительностью, с первого взгляда угадал бы в них бандитов низового звена.
