А Адалис - Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4

КОНЕЦ

ПРЕДИСЛОВИЙ

Глава девятая

НЕФРИТОВАЯ ФИГУРА

Итак, их стало девятеро. Глядя со стороны, можно было принять экспедицию за шуточный маскарад или за труппу киноактеров, разыгрывающих авантюрный роман. Но режиссер отсутствовал.

Впереди на добром коне гарцевала пестрая Галина, за ней мелко трусил ишак Томми, везя на себе поправляющегося от ожогов Уикли; справа и слева Уикли поддерживали Козодоевский и Джелал. Шествие замыкали два новых друга — Броунинг и Сережа Щеглов. Роль Стусана была крайне неопределенна: иногда он обгонял экспедицию на добрых полверсты и там дожидался приятелей, болтая шершавым языком, иногда отставал, забравшись в густые тростники, и вынюхивал одному ему известные травы, спасавшие от тоски по родине.

Путешественники шли по неизвестной горной местности; со дня ухода с последнего привала, разгромленного лавиной, им не попадалось ни одно селение. Компас, извлеченный Артом из останков английского аэроплана, указывал прямой путь на восток. Они шли уже четвертый день размеренным и бодрым шагом, останавливаясь на ночевку только поздним вечером, почти ночью, и снимаясь с нее после полудня. По приблизительным подсчетам Броунинга, они находились в сорока километрах к югу от Сереза, под 88-й параллелью, в одном-двух переходах от караванной тропы, ведущей к озеру Яшиль-Куль. Дорога, по которой они продвигались, в сущности не была дорогой: лишь кое-где сохранялись следы короткого человеческого пребывания и белели кости павших животных. По этим печальным останкам можно было судить, что несколько лет тому назад здесь пролегала верблюжья тропинка.

Четыре дня, проведенные экспедицией в пути, заставили всех успокоиться и забыть треволнения последних дней. Даже Козодоевский унялся и не надоедал всем вечным страхом землетрясений; в его развенчанном сейсмографическом сердце поселилось новое чувство — неугасимая тоска по новенькому серому костюму и желтым щегольским сапогам профессора Смайлерса. Он не мог себе простить колебаний и сомнений, не позволивших ему в свое время снять костюм с мертвого предателя. Он с явным неудовольствием поглядел на узорчатую бахрому своих шаровар и с остервенением сплюнул под наплывом воспоминаний: его собственные штаны, купленные на поповские монеты, были погребены под злополучной лавиной. Сзади раздавался бодрый голос Сережи и смех Броунинга. Броунинг прекрасно переносил длинные переходы; катастрофа почти не отозвалась на нем.

Планы на будущее все еще не были окончательно выяснены. По ночам, когда с гор дул ледяной ветер, и в небе щетинились колкие бело-зеленые звезды, путешественникам становилось достаточно неуютно. Последней мыслью каждого перед глубоким сном было: «назад в Москву»! Сережу мучило всякое напоминание о кончающемся отпуске. Он искал в памяти мотивировку этого длинного путешествия и не находил ее. Даже с точки зрения Борисовой литературной композиции все было сумбурно, надуманно и бесцельно. Но утреннее солнце рассеивало дурное настроение. Как бы то ни было — в Москву или в горы — нужно было выйти на караванную тропу. Собственно говоря, Памир велик, и где скрывается самое чудесное, — будь это клад, великие чародеи или естественные богатства, — путешественники не знали.

К концу четвертого дня они достигли караванного пути.

Путь этот сильно отличается от обычных дорог и напоминает узкую велосипедную тропинку. Он кажется узкой лентой, продетой сквозь кустарники и пески; в кустарниках он оставляет глубокий протоптанный след, на песке рассыпает кости павших верблюдов; теряется он только в быстрых горных речушках, чтобы снова возникнуть на другом берегу или стереться на каменистых горных склонах.

Направо голубели новые горы; по форме и выражению они сильно отличались от всех виденных раньше: те, что поближе, бросались в глаза резкостью и энергией очертаний; те, что подальше, таяли легкой извилистой линией. Вечные снега казались мертвыми и матовыми, как крахмал. С гор тянуло холодным ветром; две-три вершины уже скрылись за косматыми звероподобными облаками.

— Здесь страшно, — в первый раз за время путешествия голос Галочки осекся.

Почти машинально путешественники прошли еще несколько сот шагов к востоку. Вдруг Джелал наклонился над какой-то темной кучей. После ряда горестных междометий экспедиция услыхала мало ободряющее заявление:

— Опоздаль, товарищи! Верблюд вчера быль, туда пошель, — он указал пальцем в сторону гор.

Темная кучка оказалась вчерашним верблюжьим пометом.

Ждать следующего каравана пришлось бы не менее трех недель. Из всех предложений наименее безумным оставался совет Броунинга — не думать ни о каких делах до завтрашнего утра. В глубине души лейтенант радовался опозданию: идти вперед, в горные дебри, ни на день не теряя из виду караванного пути, казалось ему наиболее интересным и наименее опасным. Без особого труда он убедил Сережу логическим доказательством, что почти безразличен пункт встречи с караваном, если эта встреча все равно не может произойти раньше положенного времени. Разговор с остальными членами экспедиции друзья отложили до солнца и принялись устраивать привал в более или менее защищенном от стихийных неприятностей месте.

Ночь прошла тревожно; в промежутках беспокойного храпа путешественники со стоном просыпались от шума далеких обвалов. Несколько раз продрогший Сергей ощущал легкие колебания почвы; он с трудом свернул в козью ножку отсыревший табак и закурил от почти погасшего костра. Удивляясь самому себе, он принялся думать о том, что находится на еще неоформившейся, полной скрытых сил земле. Когда-то в Москве он слышал теорию происхождения жизни из Средней Азии… К северу — таинственный Урянхай, к югу — неприступные Гималаи, разбросанные невесть где военные посты, запертые на год горными снегами, — все это вдруг взволновало Сергея до глубины души. Он подумал о бреднях Козодоевского, невольно сравнил их со своей горячей и тяжелой тревогой и иронически усмехнулся. Одна из идей Бориса однако заинтересовала его в эту ночь. «Странно, — думал Сергей, облизывая пересохшие губы, — странно, что человечество, ушедшее отсюда, достигло такой высокой культуры, а здесь пусто и голо. Неужели уж так трудно победить горы и землю?» Ни в какие тайные общества он не верил, зная им цену. Единственное, что могло попасться в этом суровом краю, это — остатки какой-нибудь древней культуры.

Воздух уже начал синеть, когда Сережа принял твердое намерение заснуть. В это время проснулся и приподнялся на локте Арт Броунинг.

— Товарищ Седжи!