Алистер Маклин - Искатель. 1994. Выпуск №5

Все остальное я надел на себя довольно быстро. Две пары толстых шерстяных носков, войлочные стельки и различные утеплители: из меха карибу — поверх парки и штанов, из меха росомахи — внутрь капюшона, из тюленьей кожи — поверх сапог, из другого оленьего меха — на перчатки и шерстяные варежки.

Опустив снегозащитную маску и очки на шею, я засунул водонепроницаемый фонарь во внутренний карман парки, достал «уоки-токи» и закрыл чемодан. Потом набрал код. Хотя особой надобности в этом уже не было — манлихер находился у меня под левой рукой. Запихнув походную аптечку и стальную фляжку со спиртом в рюкзак, открыл дверь.

Свенсон стоял там же, где и раньше, — на центральном посту. Вместе с ним был и Хансен. Там же собрались и другие, те, кого не было, когда я ушел, — Роулингс и Забрински. Трое самых здоровых парней на борту — Хансен, Роулингс и Забрински.

— Так вы дадите мне «НЗ» или нет? — спросил я Свенсона.

— Напоследок только одно слово, — сказал Свенсон. — Запомните хорошенько, ваша затея — чистое самоубийство, а шансы равны нулю. Я вам своего согласия не даю.

— Хорошо, я все запомнил, при свидетелях. Давайте «НЗ».

— Я не могу дать вам своего согласия, потому что случилось непредвиденное. Один из наших техников, обслуживающих электронное оборудование, как обычно проводил тест на точность калибровки эхоледомера и выяснил, что «полетела» катушка перегрузок. Перегорел электромотор. А запасной у нас нет. Если придется срочно погружаться, я уже не смогу снова всплыть на поверхность. Это — самое главное, так что теперь всем нам заказано выходить на лед.

Я не стал корить капитана за его уловку, я просто немного разочаровался в нем: у него было достаточно времени, чтобы придумать что-нибудь получше.

— «НЗ», капитан. Я могу получить его или нет?

— Значит, вы все-таки решили идти? Даже после того, что я вам сказал?

— О, ради Бога! Я пойду без провианта.

— Моему старпому, торпедисту Роулингсу и радисту Забрински ваши слова не по душе.

— Лично меня это нисколько не волнует.

— Кажется, они вовсе не намерены вас отпускать, — настаивал он.

Они были сущие громилы, эти трое. Как три горы. У меня было столько же шансов пройти мимо них, сколько у ягненка, который пытается проскочить мимо умирающего с голоду льва. Я был вооружен, но, чтобы достать оружие, мне пришлось бы сначала раздеться, потому что парка связывала меня по рукам и ногам.

— Они вас просто не выпустят, — продолжал свое Свенсон. — До тех пор, пока вы не соизволите взять их с собой в попутчики — ведь они сами вызвались, добровольно.

— Ничего себе вызвались, — хмыкнул Роулингс. — Ты, ты и ты.

— Они мне не нужны, — отрезал я.

— Какая любезность, надо же! — удивился Роулингс, ни к кому не обращаясь. — Вы хотя бы поблагодарили нас, док…

— Вы подвергаете угрозе жизнь ваших людей, капитан Свенсон. Вам же хорошо известно, что сказано в приказе.

— Разумеется. Но мне известно и то, что в путешествиях по Арктике у группы больше шансов выжить, чему одиночки. Кроме того, мне известно, что, узнай кто-нибудь, что мы отпустили штатского врача в одиночку на дрейфующую станцию «Зебра», а сами остались на подлодке, честь американского военно-морского флота была бы посрамлена навек.

— А как относятся ваши люди к тому, что вы заставляете их рисковать за спасение чести подводного флота?

— Вы слышали, что сказал капитан? — проговорил Роулингс. — Мы добровольцы. Посмотрите на Забрински — настоящий герой, любой подтвердит.

— А вы подумали, — сказал я, — что произойдет, если льды сомкнутся, когда мы будем уже далеко и капитану придётся идти на погружение?

— И думать об этом забудьте, — спешно вставил Забрински. — На самом деле я не такой уж герой.

И я уступил. Ничего другого мне просто не оставалось. Да и потом, я тоже не был героем, как и Забрински, и только сейчас вдруг осознал, как рад тому, что эти трое пойдут со мной.

Лейтенант Хансен сдался первым. Хотя сказать «сдался» будет неправильно — Хансен не знал такого слова, он первым высказал то, что чувствовал каждый из нас. Он схватил меня за руку, наклонился ко мне и, опустив снегозащитную маску, прокричал:

— Хватит, док! Пора остановиться!

— До следующего гребня, — крикнул я в ответ.

Не знаю, услышал лейтенант меня или нет, поскольку, проговорив последнее слово, он тут же натянул маску, но, похоже, все понял, потому что потравил верёвку, закрепленную у меня на поясе, позволив мне идти дальше. Последние два с половиной часа Хансен, Роулингс и я, меняя друг друга, по очереди шли впереди, трое остальных, держась за веревку, следовали в десяти ярдах за нами — мы решили идти так, чтобы остальные в случае необходимости могли прийти на помощь ведущему. А необходимость один раз уже возникла — когда Хансен, поскользнувшись на вздыбленной льдине, упал на колени на самом ее краю и, пытаясь нащупать в кромешной снежной мгле опору, провалился в пустоту, пролетев вниз футов восемь, прежде чем рывок веревки остановил его падение. Почти две минуты провисел он над подернутой зыбью черной водой, заполнявшей недавно образовавшуюся трещину. Беда была совсем близко, поскольку на таком морозе, да еще при ураганном ветре, погружение в ледяную купель даже на несколько секунд неминуемо привело бы к смерти.

Прижавшись друг к другу, мы укрылись под ледяной стеной, а в каких-нибудь четырех футах над нашими головами свирепствовал ледяной шторм. Роулингс, сидевший слева от меня, сдвинул на лоб очки и стал колотить себя по груди кулаками, пытаясь сбить примерзший к меху лед. Я поймал его за руку.

— Оставьте в покое.

— Что оставить? — голос Роулингса под маской звучал глухо, однако я слышал, как у него стучат зубы. — Этот проклятый панцирь весит не меньше тонны. Я вам не цирковой силач, чтобы таскать такую тяжесть, док.

— Он защищает вас от ледяного ветра. Дайте-ка я лучше взгляну на ваши лицо и руки.

Я проверил, нет ли у него и других обморожений, а Хансен осмотрел меня. Нам повезло. Мы посинели от холода, но не обморозились. Меховая одежда у моих товарищей была явно хуже моей, но все же довольно теплая. По их лицам и дыханию я понял, что силы у них почти на исходе. Пробиваться сквозь ледяной шторм было все равно что идти против бурного потока жижи — это здорово изматывало, тем более что мы не просто шли, а, то и дело натыкаясь на глыбы расколовшегося льда, карабкались вверх, съезжали вниз, скользили и падали.

— Всем, думаю, ясно, — проговорил Хансен, судорожно ловя ртом воздух, — мы не сможем тащить все это дальше, док.