Олег Куваев - Искатель. 1969. Выпуск №1
— Поздравляю с приездом, господин Веро. Меня зовут Курт.
— Благодарю вас, Курт. Господин полковник меня ждет?
— Он просил передать, что прибудет через час. Позвольте проводить вас в вашу комнату.
Комната понравилась Веро — большая, светлая, обставленная старинной мебелью красного дерева с затейливыми бронзовыми украшениями.
На стуле возле кровати висел отлично сшитый серый костюм, возле двери мягко пушились комнатные туфли и блестели носки начищенных ботинок. На покрывале кровати чья-то заботливая рука разложила белоснежную, тонкого голландского полотна рубашку, галстук, нижнее белье.
Даже не примеряя, Веро отметил, что вся одежда подобрана точно по его размерам.
В шкафу еще один костюм — темно-коричневый, плащ-дождевик, комплект незнакомой военной формы — черной, только с одним серебряным погоном.
Он прошел в блестевшую никелем и кафелем ванную — сейчас это было, пожалуй, самое важное — отмыть грязь и многодневный пот. Отличная золингеновская бритва, лежавшая на стеклянной полочке перед зеркалом, привела его в совсем уж превосходное настроение.
Гладко выбритый, освеженный, словно вновь родившийся, Веро повязывал галстук, когда дверь распахнулась и в комнату вкатился, стремительно перебирая коротенькими ножками, уже далеко не молодой, но необычно подвижный, толстый человечек с большой лысиной. Одет он был в кремовый костюм из тонкой фланели.
— Здравствуйте, дорогой Георг! Наконец-то!
— Господин полковник!
Они поздоровались. Толстяк вытащил из бокового кармашка пиджака клетчатый носовой платок и долго утирал им прослезившиеся глаза. Потом он снова забегал вокруг стола, упругий, как мячик, восторженно восклицая:
— Это великолепно! Это великолепно! Какой сюрприз! Какой сюрприз! Когда мы виделись в последний раз?
Веро добродушно улыбнулся.
— В сороковом, мой полковник. Я уже был в училище. После того, как вы помешали мне окончить университет.
Толстяк схватил со стола тяжелый бронзовый колокольчик и отчаянно зазвонил. В дверях комнаты бесшумно вырос Курт.
— Обед!
— Слушаюсь!
За едой полковник по-прежнему болтал без умолку, Потом стал задавать вопросы.
— Как вам удалось перебраться в Ташкент?
— Это было полтора года тому назад. Собственно говоря, даже не знаю, кому обязан. Но это оказалось весьма кстати. Моя фиктивная невеста — вы ее знаете как «Риту» — стала работать в квартирном бюро, это было очень удобно. За день ей удавалось собрать прорву информации, там можно было спокойно встречаться со своими людьми, не вызывая подозрений.
— Да, мы вами обоими довольны. Вы хорошо поработали в Средней Азии. Адмирал был удовлетворен.
Георг польщенно улыбнулся.
— Ладно уж, выдам секрет: вы награждены Железным крестом. Получите в Берлине. Поздравляю, поздравляю.
Полковник распахнул объятия и крепко облобызал Георга, толкнув его при этом тугим круглым животиком.
— Но, Георг! — тут же вскричал он. — Я, конечно, очень рад, что вы, наконец, среди своих. Но скажите, ради бога, почему вы так неожиданно покинули Ташкент?
— По чистому недоразумению, — пожал плечами Георг. — Вы, полковник, должны представить себе обстановку советской военной школы. Все рвутся на фронт, даже те, кого прислали в школу после ранений. Каждый из моих коллег за год подавал по нескольку рапортов с просьбой откомандировать в действующую армию.
— Странно, — хмыкнул полковник.
— Если бы вы родились в России и прожили столько, сколько я, вы бы нашли это совершенно обычным. Чтобы не выделяться среди сослуживцев, я тоже регулярно подавал рапорты в полной уверенности, что начальник школы полковник Галактионов меня никогда не отпустит. А тут, как нарочно, школу приехал инспектировать какой-то генерал из Ставки. Ему попался на глаза мой последний рапорт, и он… удовлетворил его. Через три недели я уже был на фронте. Хорошо, что хоть успел дать знать о себе.
— Как удалось перейти?
— Довольно легко. На этом участке фронта затишье. Пошел ночью осматривать передний край, переполз на ничью землю, вернее, ничье болото, и попал прямо в руки наших разведчиков. Вот память от первого знакомства… — и Георг тронул уже успевший стать лиловым кровоподтек под глазом.
Он помялся в нерешительности несколько секунд, потом все же спросил:
— Вы случайно не знаете, что с моими берлинскими родственниками?
Полковник встрепенулся.
— Извини, Георг, надо было раньше тебе о них рассказать. Конечно, все знаю, специально наводил справки. Старый Альберт умер еще в сороковом, я тебе писал (Георг утвердительно кивнул). Твой братец Курт на фронте, командует под Ленинградом танковой ротой, был ранен и награжден. Клара во Франции, служит переводчицей в оккупационных войсках. Так что в Берлине сейчас только тетка Катарина, она, конечно, постарела, но держится молодцом… Правда, у нее теперь другой адрес: старый дом в прошлом году разбомбили англичане.
— Я смогу с ней увидеться?
Полковник фон Заурих отрицательно покачал головой.
— К сожалению, пока это невозможно. Моя старая приятельница Катарина — милейшая женщина, но болтлива… А твой приезд до поры — государственная тайна…
— Понимаю вас, господин полковник.
Они помолчали. Потом фон Заурих спросил:
— Ты не забыл Берлин?
Георг оживился.
— Что вы! Как можно! Более красочного зрелища я не видел в жизни! Ведь это было в тридцать шестом!
Георг действительно до мельчайших подробностей помнил то жаркое берлинское лето — олимпийское лето. Непрерывные фейерверки, факельные шествия, гремящую с утра до вечера бравурную музыку. По личному приказу Гитлера специально для олимпиады был построен громадный, помпезно отделанный стадион. Весь город разукрасили тогда словно рождественскую елку. По вылизанным — без единой пылинки — берлинским улицам под пение фанфар и барабанный грохот маршировали штурмовики в новеньких коричневых рубашках и скрипящих ремнях, исступленная толпа восторженно приветствовала каждый успех немецких спортсменов, для них был даже придуман специальный орден. Витрины магазинов ломились от давно не виданных берлинцами товаров и продуктов. Населению рекомендовалось выходить на улицу только в праздничной одежде. Продуманный до мельчайших подробностей, тщательно отрепетированный спектакль. Таким запомнилась Георгу столица третьего рейха в его первый и пока единственный приезд.
— Теперь город, конечно, не тот, со вздохом сказал фон Заурих. — Светомаскировка, карточки, есть разрушения. Но дух, — голос его поднялся на торжественной ноте, — но дух берлинцев неколебим, как воля нашего фюрера.
