Сергей Гомонов - Душехранитель
Это был обычная страничка, выдернутая из маленького блокнота, помятая и потертая. И на ней было что-то написано черной ручкой. «Москва, 2408». Ниже, расплывчато — «Шереметьево», какие-то цифры. И тут Ренату осенило. Хорошо еще, что водой не смыло все. Вот так-то стирать, не проверив карманы! Она бросилась к Саше.
— Смотрите!
Телохранитель выпрямился, явно готовясь, что сейчас к нему снова обратятся с какой-нибудь чепухой. Но Рената и не заметила недовольного выражения на его лице, протянула ему страничку. Саша повел головой, разминая затекшую шею, и пробежал глазами по написанному:
— Что это?
— Это было у меня в кармане. Дарьин почерк. Понимаете? Она однажды говорила, что кто-то из ее родственников работает в «Шереметьево». Мне кажется, это шифр от камеры хранения, куда она собиралась положить этот самый чертов «дипломат». Если она о нем знала… Даша вам ничего не говорила?
— Рената, нет… Не успела… — Саша нахмурился.
Хлопнув просевшей калиткой, между ними проскочила хозяйка и с непонятным выражением в глазах покосилась на Ренату. Саша запомнил очередность цифр и спрятал страничку в карман.
— Значит, кому-то из нас нужно в Москву, правильно? — спросила девушка.
— Это может быть истиной, а может — и ложным путем. Мне неизвестно, знала ли о «дипломате» Даша.
— Так что мы будем делать?
— Пока — что наметили. Едем в Омск, а там — по обстоятельствам.
— А в Москву?!
— Я не могу оставить вас, значит, ехать придется вдвоем. Если придется…
Ей было отрадно услышать, что Саша не собирается оставлять ее. Но Рената не подала виду.
— Сегодня мне приснился странный сон… — заговорила она. — А вы… ничего не помните?
— О чем? — удивился телохранитель, уже готовый вернуться к своему занятию.
— Ну… вы обняли меня во сне…
Он приподнял бровь, поджал губы:
— Гм… Не помню. Я помешал вам спать?
— Нет, наоборот. Все в порядке. Просто сон был очень уж… неординарный.
— Я не умею разгадывать сны, Рената. Давайте я тут все доделаю, позавтракаем — и уже поедем…
…По дороге из Чанов страдающий с похмелья Гарик постанывал на заднем сидении. Саша опустил все стекла, включил вентилятор, но и это помогло не слишком: от запаха перегара едва ли не резало глаза.
— Что вы там вчера пили?! — наконец не вытерпел телохранитель.
— Дык гамырку, ё-ё-ё… — проревел Гарик. — Я чуть… эт самое… голову не сложил утром…
— На рельсы? — не удержалась Рената: она терпеть не могла местного издевательства над русским языком, когда люди «ложат», собираются «повешаться» и частенько «звонят» друг другу. А уж в устах Гарика сие звучало еще более ужасно.
— Сколько лет живу в Новосибе, а про «гамырку» еще не слышал… — покачал головой Саша.
— Твое счастье! Трубы горят, как будто черт вселился со сковородкой… ёптеть…
— Хочешь сказать, пора звать экзорциста? — телохранитель подмигнул ему в зеркало заднего вида.
Но Гарик не оценил:
— Что за экзор… ну, этот?..
— Чертогон.
— Тю, хрень какая! Еще исповедника позови…
Рената с надеждой взглянула на телохранителя. Саша засмеялся:
— Поздняк метаться. Тебя спасет только экзорцист…
— «Четушка» меня спасет!
— Перебьешься. Тебе еще лететь.
— В прошлой жизни ты был маркизом… этим… садистом… — простонал уничтоженный Гарик.
— В тебе наблюдаются задатки чтеца кармы, Игорь Семеныч!
Слушая их ненавязчивый «треп», девушка тайком улыбалась. Каким разным бывает Саша! Одно слово — актер!
Они выехали на асфальтированную дорогу.
— Сань! — взмолился Гарик. — Ну, хоть пивка! Пока еще цивилизация не кончилась! Вон — магазинчик есть!
— Я сказал: перебьешься.
И беглый зэк тоскливо повел глазами, провожая вожделенный магазин.
Поля, поля… Накрытые шапками низких облаков, не успевших превратиться в туман, опустевшие, с бурыми остатками прежней поросли, разделенные лесополосами. Рената обняла себя руками и начала дремать. Осенние сибирские пейзажи всегда убаюкивают своей скучностью…
— Сидите, — сквозь сон слышит она и ощущает, что «Чероки» остановился.
Пост ГАИ. Вот в какую глушь забрались рыцари полосатого жезла! Наверное, из-за доверенности сейчас потребуется и Ренатино присутствие. Как не хочется выходить из уютного джипа! Так бы и проспала всю жизнь!..
А вот дальнейшие события развивались как во сне. Как в страшном сне.
Телохранитель покинул машину, оставив попутчиков наблюдать, что будет.
Оба «гаишника» вскинули автоматы и без предупреждения дали очередь. Саша прыгнул вбок, кувыркнулся через плечо, успевая в движении сделать всего два выстрела из своего «ТТ». Пистолет казался нелепой защитой, но обе пули нашли верную цель.
— Какого х…? — вскрикнул Гарик.
Третий выстрел пробил ветровое стекло постовой машины и уложил последнего врага.
Своего вопля Рената не слышала.
Саша запрыгнул в джип и утопил педаль газа в пол. «Чероки» сорвался с места, шлифуя шинами мерзлый асфальт
— Спрячь! — отъехав на несколько километров от места перестрелки, сказал телохранитель и швырнул на заднее сидение АКМ, который забрал у одного из убитых.
Гарик судорожно сунул автомат под ноги.
— Че за хрень, Саня?! Че они вдруг стали палить?!
Вместо ответа Саша свернул на проселочную дорогу, по едва заметной колее доехал до перелеска и остановил машину.
— Это из-за меня, что ли?! — продолжал паниковать Гарик, и ровный тон телохранителя прозвучал диссонансом после его воплей:
— Рената, неутешительная новость. Они снова взяли наш след. Боюсь, наши иллюзии насчет того, что нас оставили в покое, были безосновательны…
— По-русски говори! — не вытерпел трясущийся от страха Игорь. — Че там за иллюзии, на хрен?! Че это значит?
Рената и Саша, резко обернувшись, не сговариваясь, ответили дуэтом:
— Заткнись!
— Понял, — сразу успокоился Гарик, всегда пасовавший перед силой и неоспоримыми доводами. — Так бы сразу и сказали! Санек… это… ты теперь обязан мне «четушку»!
— Значит, так, ребята, — Саша сел вполоборота, чтобы без помех держать в поле зрения и подопечную, и приятеля. — Нас ищут, ищут серьезно. Не из-за тебя, успокойся. Ты тут не при чем.
— Сань… Ты меня высади. Я… эт самое… пешком дойду! Лучше бинт и кроватка, чем крест да оградка…
— Высадите его, Саша! Он мне надоел со своим нытьем! — пожалуй, впервые за все время знакомства желания Ренаты и Гарика в точности совпали.
Телохранитель не слушал ни одного, ни второго:
