Леонид Платов - Дата на камне
Понятно, было это очень давно — в XIV столетии. Но что значит «давно» или «недавно» для историка, и в особенности здесь, посреди узких пражских улиц, где на дверях домов еще можно увидеть эмблемы, заменявшие номера, — изображение оленя, страуса, скрещенных мечей и т. д.?
Большинство жителей Праги проникнуты ощущением истории. Еще в 1945 году Савчук имел случай убедиться в этом.
В прогулках по Праге его сопровождал тогда старичок переводчик пан Франце. Семеня рядом, трещал без умолку, как гостеприимный заботливый кузнечик. Остановясь посреди Карлова моста, он объявил:
— Отсюда кнези католические сбросили нашего Яна Непомука. — И, вздохнув, добавил огорченно: — Ужасные сволочи были эти кнези католические!
А пройдя еще по мосту, пан Франце вдруг развеселился. Он рассказал Савчуку о деревенщине, провинциальных простаках, над которыми пражане потешаются до сих пор. Дело в том, что император Карл распорядился свозить изо всех окрестных сел яйца на строительство моста — на яичном белке замешивали в средние века известь. Крестьяне одной деревни перестарались и пригнали обоз с яйцами, сваренными вкрутую. Спутник Савчука долго смеялся над чудаками XIV века.
Просто удивительно, как в Праге история соседствует с современностью, а будничное переплетается со сказочным.
Порой Савчук жалел, что не побывал здесь в молодости. Быть может, увлекшись готикой, стал бы не этнографом, а историком-медиавистом, специалистом по средневековью. Но тогда он не встретил бы в Таджикистане девочку со сросшимися на переносице бровями, гибкую, пугливую и стремительно-быструю, как ящерица. Имя ее было Нодира, что по-таджикски значит «Редкостная».
Глядя в окно на Прагу, которая то исчезала, то вновь возникала из-за колышущейся водяной завесы, Савчук по контрасту представил себе ослепительно белые, залитые солнцем долины Таджикистана. Осенью там хлопотная хлопковая страда. Под безоблачным небом колхозники, сгибаясь и разгибаясь, медленно продвигаются по полю. Среди них, вероятно, и Нодира, уже не девочка, а девушка неповторимой красоты и очарования. Волосы ее, заплетенные в шестнадцать косичек, раскачиваются над землей, и чуть слышно позвякивают круглые колокольчики на концах кос. О чем говорят ей на ушко эти колокольчики? Смуглое круглое лицо ритмично склоняется над коробочками с ватой, глаз не видно, однако Савчук знает: они печальны…
А ведь несколько лет назад, когда он увидел Нодиру впервые, она смеялась, и до чего же беззаботно! Небольшая головка в тюбетейке была запрокинута, шестнадцать косичек черной тучей стлались по ветру — так быстро убегала она от догонявшего ее мальчишки. Тот что-то азартно выкрикивал и уже протягивал нетерпеливую руку, чтобы схватить девочку за косы. Но каждый раз она изгибалась и со смехом ускользала от преследователя.
Что же выкрикивал мальчишка?
Вслушавшись, Савчук заглянул в маленький словарик, с которым не расставался. «Бутпароста» — значит по-русски «язычница». Вот как! Язычница? Но почему же язычница?
Этнограф в недоумении привстал с камня.
Иногда дети бывают безотчетно жестоки в своих играх, это известно. Стало быть, слово «язычница» брошено как оскорбление?
В раскаленном полдневном воздухе, среди взрывов беспечного ребячьего хохота искрой мелькнула этнографическая загадка.
Произошло все это семь лет назад — осенью 1946 года. Савчука, тогда доцента, пригласили прочесть цикл лекций в Сталинабадском университете. Вскоре отряд студентов был направлен в близлежащий колхоз помочь в уборке хлопка, и Савчук отправился вместе с ними.
Однажды в жаркий полдень студенты расположились на отдых неподалеку от сельской школы. Была большая перемена. В тени огромной шелковицы школьники с увлечением играли в догонялки на плотно утрамбованной спортивной площадке.
Коренастому мальчику лет одиннадцати — он водил — решительно не везло, и он сердился. Особенно раздражала его бойкая девчушка лет девяти-десяти. Она носилась вокруг него, подразнивая, увертываясь, то и дело нагибаясь и распрямляясь, ловко проскальзывая под занесенной рукой, неуловимая, как тайна. Да, живой образ тайны!
Савчука поразила непринужденная грация ее движений. Убегая от мальчишки, она словно бы танцевала. Лицо ее в разных ракурсах проносилось перед Савчуком — оживленное, раскрасневшееся, с полуоткрытым смеющимся ртом. И чем громче она смеялась, тем больше сердился ее неуклюжий, запыхавшийся преследователь. Тогда-то в пылу погони он и выкрикнул: «Язычница!»
2. Монстры
…За спиной Савчука раздался осторожный шепот:
— Прошу извинения, пан профессор…
Он обернулся. Сзади подошел к нему хранитель рукописей — весь предупредительность и внимание.
— Немного еще надо подождать, — прошептал он. — Но совсем немного. Хвилин16, я думаю, двадцать небо17 двадцать пять.
Поклонившись, хранитель пропустил Савчука перед собой и с осторожностью прикрыл за ним дверь.
— Чтобы не мешать читателям, — пояснил он уже громче.
— Задерживается ваш переводчик?
— Только что телефоновал: уже выезжает из университета. Просит покорно извинить! Вы погуляйте пока по музею… Хотя вы же осматривали его в сорок пятом!
— Вспомнили меня? У вас превосходная память на лица.
— Не превосходная, нет. Просто работаю здесь двадцать с лишним лет, а вы есть первый посетитель, который второй раз спрашивает манускрипт на пальмовых листах.
— Как-то прошлый раз не вчитался, — сказал Савчук. — Не вдумался в его сокровенный смысл. Признаться, глаза разбежались тогда. Слишком много интересного у вас в музее.
— О да, — с гордостью подтвердил хранитель. — У нас много интересного в музее… Но так, пан профессор, еще крапля18 терпения! — И с этими словами он удалился.
Заметил ли он, как волнуется Савчук, ожидая выполнения своего заказа? Наверное. Но сделал вид, что не заметил, — проявил присущий ему такт.
Почему-то принято считать, что ученые по природе своей сухари, которым чужды эмоции, связанные с их профессией. Чушь! Наука насквозь эмоциональна. Обыватель не знает этого только потому, что мало интересуется наукой.
За примером недалеко ходить.
На редкость эмоционально все, что связано с тайной Нодиры, с разгадкой этой тайны, которая, что вполне вероятно, сохраняется много лет в рукописи на пальмовый листах. О! Знал бы предупредительный хранитель, какое разочарование постигнет двух влюбленных, разлученных друг с другом, если поиск, предпринятый Савчуком в Праге, не увенчается успехом!
