Леонид Фомин - Солнце красно поутру...
Терехов умолк, о чем-то подумал.
— Поедем, если, конечно, дойдем до нефти. Дойдем, как считаешь, Гасанов?
Гасанов, с черными южными глазами сбитень, услышал вопрос, пожал квадратными плечами, мол, ты бригадир, тебе и знать. Но все же сказал с необидной подковыркой:
— Ва, дарагой! В море купаться захочешь, дэвушками на пляже любоваться захочешь — живого черта поймаешь, не то что дойдешь до нэфти!
Шуткой своей он вернул Терехова к мыслям об отпуске.
— В Крыму у нас свой санаторий от управления. Летом почти полностью ребятне отдаем. За три смены успеваем свозить всех. Даже интернатских прихватываем, детей оленеводов. Ханты, ненцы, манси. Им-то совсем в диковинку теплые края… Ну, а если у самого с отпуском не получится, мои без меня отдохнут. Жена вроде бы уж штатной воспитательницей стала, каждый год со школьниками ездит.
— А знаете, я, кажется, знаком с вашей женой, — сказал я после некоторого сомнения: говорить — не говорить.
— Когда успели? — весело удивился Терехов.
— Да так, случайно вышло…
И я рассказал, как было дело.
Он смеялся, обнажая крепкие, эмалево-белые зубы, комкал в руках шапку и приговаривал:
— Валюха это может, на нее похоже. Отчитает кого хочешь!
И как-то сразу разговор наш стал непринужденным, говорили о житье-бытье, вспоминали забавные случаи и вообще чувствовали себя так, будто знакомы не один час, а много дней.
— Вон, видите буровую? — Терехов в своей меховой куртке, словно скатанный и спрессованный, толкнул меня локтем, показал в иллюминатор. — Это Пятая. На очень перспективном месте сверлят. Если подтвердится заключение геологов — будет большая нефть.
Рослый парень с рыжей бородищей, в таких же, как у Терехова, сапогах и новеньком стеганом ватнике, стянув с кудлатой головы шапку, тоже прильнул к иллюминатору.
— Смирнов свое возьмет, достанет нефть. Хоть насквозь шарик продырявит, а фонтан пустит. Везучий этот Смирнов, — сказал рыжебородый вроде бы самому себе, но все услышали и дружно захохотали.
— Только кому нужно такое везение? — проговорил кто-то. — Ведь если Смирнов продырявит шарик, нефть-то куда пойдет? В Америку, Лева!
И снова смех.
Внизу по всхолмленной желтоватой тундре реденько торчали, а точнее, как бы бежали встречь вертолету тощие островерхие лиственницы с уныло опущенными ветвями-плетями. Было солнечно, и стрекозиная, разлато мелькающая тень машины отчетливо скользила по ягельникам, бесчисленным, оловянно взблескивающим озерцам, лишь изредка исчезая в распадках и в оврагах, густо поросших темными куртинами ивняков. Жуть брала от великого однообразного пространства, сколько ни смотри — не за что зацепиться взгляду, и казалось, что нет здесь и быть не может никакой жизни.
Но не так, наверно, думал Терехов. Показав в иллюминатор на смирновскую буровую, которая при легком крене вертолета неожиданно косо взметнулась ажурной вязью высоко над тундрой, он сказал, взглянув на часы:
— Через пятнадцать минут будет Шестая, а там до нашей рукой подать.
Нет, кому-кому, а Терехову видится эта земля далеко не безжизненной и вовсе не пустынной, он знает, что в ней и что на ней…
Но вот под нами и Шестая, эта стоит в балке, почти опоясанная какой-то речушкой, и, кажется, здесь погуще растительности. Чуть в стороне — четыре вагончика, еще какие-то времянки, дощатые навесы, бочки, ящики, трубы — все это с малой высоты хорошо видно. Видно и людей, даже собаку с ними, они что-то перетаскивают по желтой, похоже, песчаной дорожке. Люди привстали, помахали шапками.
— Олемчук здесь командует, — сказал Терехов. — Ушлый, двадцать лет на буровых. Соревнуемся с его бригадой, не знаю еще, кто кого обойдет в этот раз. Но ничего, мы тоже не лыком шиты! — В голосе Терехова прозвучала уверенность и даже какая-то азартная задиристость. — Не лыком шиты! — повторил он и как бы поставил точку.
…Вертолет заложил крутой вираж, заметно снизился, и побежали под брюхом тряской махины чахлые елки, лиственницы, мелькнул один вагончик, другой, копия тех, что остались позади, потом еще два, и в стороне, уже с другого борта, вдруг взметнулась к небу корабельной мачтой буровая вышка с флагом на верхушке и голубыми дымными выхлопами работающих дизелей.
Через минуту вертолет завис над бетонной площадкой, медленно повернулся туда-сюда, словно бы разглядывая земную твердь, и мягко осел на колесах.
Вахтовый поселок — это, конечно, условно, что он поселок. Вернее сказать, просто жилье рабочих, оторванных от базы, от дома на сотни километров. Этот же состоял всего из четырех вагончиков-балков, столовой, размещенной в огромной бочке, напоминающей железнодорожную цистерну, но специально оборудованной, да еще из нескольких складских построек. Но он был вполне обжит и даже чем-то уютен. Чувствовался и порядок. Не знаю, как на других буровых, но здесь ничего не валялось, не видно было строительного хлама, железа, цемента, даже емкости с соляркой, обычно черные и маслянистые, ярко желтели, покрашенные охрой. От вертолетной площадки через болотце вели ровные крепкие мостки из лиственничных стволиков, бурильные штанги и обсадные трубы лежали штабелями, всевозможная оснастка, приспособления, инструменты хранились под навесом. Монотонно стрекотали движки, из распахнутых дверей вагончика доносилась музыка, и уж совсем по-домашнему сушилась на веревке выстиранная роба…
Первыми нас встретили две рослые белогрудые лайки. Еще с воздуха я заметил их, кочками сидящих обочь площадки. Привычные ко всему современному, псы ничуть не убоялись грохочущего вертолета и, только мы вышли из него, с радостным визгом принялись прыгать вокруг, путались под ногами.
Взвалив на плечи рюкзаки, мы направились по мосткам к вагончикам. Возле них нас ожидала девушка в цветастом платке с глазами ничуть не светлее спелой черной смородины.
— Здравствуйте, Виктор Павлович, здравствуйте, ребята! — поздоровалась она с той характерной мягкой певучестью в голосе, какая звучит в разговоре коренных северян. Посмотрела на меня с явным любопытством, тоже кивнула.
— Кушать будете или как?
— Будем, Акулина, будем! — сказал Терехов, поздоровавшись с ней за руку. — Давай пока разбирай рюкзаки, там кое-что найдешь для себя, а мы с гостем заглянем на буровую.
Еще дорогой Терехов говорил, что взял за правило по приезде на работу сразу сходить на буровую («Все три дня вспоминал недоделки: там гайка прослабла, там шланг провис») да заодно и принять вахту — надо побыстрей отпустить вертолет.
Пока шли, он рассказал о сменщиках — что ребята они в общем ничего, хорошие ребята, вот только старший бурильщик Рустам Султанбеков не бережет инструмент — за прошлую вахту вывел из строя три долота.
