Кир Булычев - «Мир приключений» 1975 (№22)

Детство Мирона Репенко прошло на Волге, в бедной многодетной семье. Отец, бывший красногвардеец, молодой коммунист, в тридцатом году занимался организацией колхозов в родной волости. Потом в числе лучших сельских активистов его направили в Саратов, учиться в комвузе. Приезжая на каникулы домой, в колхоз, он всякий раз говорил, оглядывая поля и постройки:

— Год от года меняется деревенька наша. И жить становится маленько легче, и кулак не давит. Машины пошли в деревню. Мы тоже сообразительней стали: артелью работаем. Скоро прогоним треклятую бедность и отсталость…

Три года ждала его жена с детишками и не дождалась. Накануне выпускных экзаменов упал головой на стол никогда прежде не болевший крестьянин-вузовец, и в полчаса его не стало. Мирону пришлось бросить школу и вместе с матерью круглый год работать в колхозе, чтобы могли учиться подраставшие младшие сестренки и братишки. Нелегкий крестьянский труд был не страшен ему: еще раньше приходилось ему батрачить у зажиточных мужиков от зари до зари, управляя лошадьми, запряженными в плуги. Колхоз приметил спокойного и трудолюбивого паренька, хотел послать его учиться на агронома, но в 1936 году призвали его в армию, направив в пограничные войска. Вот здесь-то он с радостью мог учиться. Командовал взводом маневренной группы, участвовал уже командиром отряда в освобождении Западной Белоруссии. Потом сам обучал молодых бойцов, готовя их к службе на границе. В марте 1940 года был он назначен начальником 7-й пограничной заставы на Буге, близ города Устилуга.

До чего сходны биографии лейтенанта Репенко и заместителя политрука Петрова. А впрочем, чему тут удивляться? Такова была молодость всех рабочих и крестьянских парней в те славные годы, когда Советская власть делала резкий поворот к лучшему…

Начальник погранзаставы Мирон Репенко был счастлив. Он любил свою суровую интересную службу, любил своих боевых товарищей, души не чаял в молодой жене Еве Ивановне. Они были хорошей, дружной парой. Эта круглолицая миловидная женщина с веселыми глазами и темноволосый стройный лейтенант с тонким красивым лицом. Нелегка служба и сурова жизнь пограничников, и очень любят они людей веселых, жизнерадостных, умеющих и спеть, и сплясать, и сказать задушевное слово. Вот такою была Ева Ивановна, и все бойцы на заставе восхищались ею. Живя недалеко, она с разрешения командования часто гостила на заставе, самозабвенно танцевала и пела с пограничниками, вместе с таким же, как она, неугомонным Васей Петровым участвовала в художественной самодеятельности.

Репенко даже вздохнул глубоко, вспомнив об этих чудесных днях. Теперь вот ничего этого не будет, теперь началась война, и неизвестно, увидит ли он свою милую Еву и услышит ли ее заразительный смех. Вооруженные до зубов фашисты лезут как саранча. Прорвались уже в наши тылы, обходят где-то недалеко заставу, и скоро придется занимать круговую оборону. А людей-то мало, совсем мало. Кто ранен, кто уж никогда не увидит небо…

“Какие молодцы! Молодцы ребята! — думал он. — Хоть и не были прежде под огнем, не видели войны, а держатся хорошо, без жалоб и страха. Без паники, суеты ведут неравный бой, хотя отлично знают, что многим отсюда не уйти… Ни один боец — он знал это твердо, — ни один не бросит оружия, не уйдет без приказа с границы. Настоящие люди…”

…Послышался шорох осыпающейся земли. Репенко выглянул из двери, приготовил пистолет. По засыпанному ходу сообщения полз человек в красноармейской гимнастерке.

— Ни с места! Кто ползет? — крикнул лейтенант.

Человек прижался щекой к земле и скороговоркой ответил:

— Свой, свой я! Связной из комендатуры…

Красноармеец приблизился. Лицо его пересекала глубокая царапина, глаза смотрели испуганно и удивленно. По робким взглядам, угловатым движениям Репенко сразу распознал в нем новичка, новобранца.

— Фу, еле добрался к вам! — облегченно выдохнул он, втискиваясь в укрытие. — Дайте, братцы, закурить, аж все внутренности дрожат… Стрельба страшенная, немцы кругом рыщут. Фу!.. Кто тут лейтенант Репенко? Аль убило его?..

— Я — начальник заставы Репенко, — сказал лейтенант.

— Получите приказ. Вот он.

Репенко торопливо разорвал конверт. Комендант участка старший лейтенант Говоров приказывал всему личному составу заставы отойти в направлении деревни Суходолы для соединения с частями комендатуры.

— Передайте старшему лейтенанту Говорову, что все будет исполнено, — сказал Репенко. — Ползи, дружок, осторожней.

Связной потоптался на месте, оглядывая хоть и ненадежное, но все же укрытие, произнес свое “фу” и пополз назад. Лейтенант проводил его взглядом, потом повернулся к пограничникам.

— Боец Ивакин! — позвал он.

— Я!

— Отправляйтесь на левый фланг, к Бугу, к сержанту Скорлупкину. Пусть выводит свою группу к селу Цуцневу и ждет нас у дороги во ржи.

— Есть, товарищ лейтенант.

— Боец Буйниченко! Как нога?

— Ничего, товарищ лейтенант. Могу наступать на нее.

— Проберитесь к заместителю политрука Петрову и передайте мой приказ: немедленно отходить! Поможете ему вынести пулемет.

— Есть пробраться к Василию! — радостно гаркнул Буйниченко и, хромая, выскочил из блокгауза.

— Боец Супрун! — продолжал распоряжаться лейтенант. — Сообщите сержанту Козлову во втором блокгаузе и в двух других, чтобы начали отход ровно в 8.00.

Отослав еще несколько пограничников для помощи при отступлении раненым, начальник заставы остался один с молоденьким веснушчатым красноармейцем Алексеевым. Некоторое время они прислушивались к звукам далекого боя. Ближе, иногда с долгими перерывами стрелял станковый пулемет на мысу. “Значит, не все немцы ушли от брода, — подумал он. — Петров не пускает их. Как он нас выручил сегодня, если бы только кто знал…” Из двух укрытий, выдвинутых на запад, тоже били по противоположной стороне. На левом фланге, у Скорлупкина было тихо.

— Ну что ж, товарищ Алексеев, давай готовиться с тобой к отступлению, — вздохнул Репенко, с трудом произнося вместо слова “отход” неприятное, горькое, как полынь, слово “отступление”. — Выноси в ход сообщения сейф с документами, — сказал он Алексееву. — Давай-ка я помогу тебе. Потом за лопатами вернусь… Будем зарывать все в землю, чтоб врагу не досталось.

В одной из неповрежденных стенок траншеи они стали рыть глубокую яму. К тому времени, когда она была готова, в ход тяжело спрыгнул Петр Буйниченко. Он был весь в земле и колючках.

— Ну! Ну что там? — бросился к нему Репенко. — Где Петров? Почему не отступает, почему продолжает стрелять?