Владимир Дружинин - К вам идет почтальон
Бот движется в небольшом пространстве света, отбрасываемого фонарем. Смутно видно, как нос раскалывает вал, выбегающий из тьмы, гонит перед собой волну, как она сталкивается с новым валом, — и тогда две волны, налетев друг на друга, в ярости лезут кверху и кончают свою борьбу на палубе «Ориноко», в обвале кипящей, сплетающейся пены.
Черна ночь, но вдали мерцает крохотный огонек. Я веду бот на него: огонек делается больше, ярче. Я приближаюсь к нему до тех пор, пока справа, из-за острова, не вынырнет другой маяк, — и тут не зевай, немедля перекладывай руль, бери вправо. Наперекор ночи, бесконечной чередой развертываются путеводные огни. Они словно висят в густой мгле. Вот маяк Слите, загорающийся лениво, медленно — два раза в минуту. Вот деловитый Йоран, отсчитывающий короткие вспышки каждые десять секунд, а там резвая Уктуна, которая сыплет своими искорками почти без передышки. Выходите, показывайте мне дорогу! Ваш язык давно понятен мне, я заучил его наизусть. «Не подходи ко мне, — тревожится Уктуна, — здесь Кошачьи рифы, погубившие не одно судно». Но я вижу ясно. Я иду к маяку Онгеруд, выросшему слева, на лесистом мысу, и Кошачьи рифы — острые каменные когти — остались позади.
Пролив расширяется, острова с огнями маяков отодвигаются в сторону, и курс теперь прямой. Но зато еще крепче ветер на просторе. Всё сильнее колотит он в стекло рубки, гнет мачту, натягивает такелаж. Всю ночь «Ориноко» пробивается сквозь жестокий шторм.
Янзе, зеленый от качки и от выпитого виски, окликает меня сзади. Ноги плохо держат его, он обеими руками вцепился в дверь.
— Шкипер, ч-черт тебя подери, — мямлит он. — Куда нас несет? Нельзя встать где-нибудь, переждать? Слышишь ты, шкипер?
— Никак нет, господин Янзе, — отвечаю я, сдерживая злость, поднявшуюся во мне при виде этой рожи. — Негде бросить якорь. Ни одной удобной гавани. Надо потерпеть.
Вслед за ним показывается Карлсон. Он пытается повысить голос, но только шипенье вырывается из его помятых губ. И для него ответ у меня тот же. Нет, «Ориноко» не сойдет с курса.
Скрипя всеми своими суставами, взбирается бот на хребты моря, — то нос вздыблен к небу, и вода каскадами бежит по палубе к корме, то взлетает корма, и винт начинает вдруг вертеться вхолостую. Кто увидите берега топовый огонь рыболовного бота, тот, верно, подумает: «С ума сошел рыбак, что́ он болтается в море в этакую непогодь, давно пора ему быть дома». Тревожно перемигиваясь, провожают меня далекие маяки. Пусть как следует потреплет шторм непрошеных гостей, расположившихся на моем корабле, пусть вытрясет из них душу, — попеняют на себя, что сунулись к нам. А для «Ориноко» не опасен короткий августовский шторм. Утром он утихомирится. Мы тогда будем опять в крае островов. Карлсон отметил их кружком на карте, он намерен начать там свои промеры, — но не все сложится по его желанию. Именно там, в рыбацком крае, где идет промысел селедки и трески, поговорю я с мистером Карлсоном начистоту. И при свидетелях.
Задувай же, ветер, громозди волны — всё равно ты не заставишь меня сойти с курса, спрятаться под защиту бухты. Не будет для меня покоя, пока я не сделаю того, что велит моя совесть.
26
— Тихий ход, Ханс!
Отдав команду, я переложил руль. Бот качнуло на невысокой, голубой волне, и переговорная трубка вдавилась мне в подбородок. Я увидел вдали косогор, покрытый пятнами зелени, и между ними в одном месте — деревянный домик с оцинкованной крышей. С косогора волнами сползал утренний туман. Всё это я увидел, потому что зрение у меня в эту минуту обострилось до крайности.
Косогор только что был по левому борту, но теперь суша стеной выросла впереди.
Передо мной, метров трехсот не доходя до берега, беснуются буруны. Здесь каменная банка. Взгляд едва прощупывает ее сквозь пену. Вон рыбацкий бот обходит камни. Но я не поворачиваю штурвал. Прямо на камни веду я «Ориноко».
Ветер встречный, с суши, как я и ожидал. Ветер — союзник мой: он не толкает меня в корму, чтобы с силой бросить на камни, а, напротив, дует в лицо, и, значит, я могу всецело положиться на руль и мотор.
— Самый тихий ход, Ханс, самый тихий!
Прямо на камни, на гряды гранита, исхлестанные бурунами, веду я свой бот. Ну, держись, «Ориноко»! Не подведи меня. Ты молодцом выдержал ночное испытание — должен вынести и это. Я верю в тебя, мой корабль.
Вот уже близко! Можно пересчитать, сколько блестящих, округленных прибоем вершин высовывает из воды каменная банка. Раскачивается бревно, измочаленное прошедшим штормом. Держись, «Ориноко!» Покажи, сколько у тебя осталось сил. Не выпуская штурвала, я одной рукой хватаю переговорную трубку, подтягиваюсь к ней и кричу:
— Самый тихий ход, Ханс! Самый тихий, и всё будет в порядке. Слушай меня, Ханс!
Еще миг — и «Ориноко» коснулся дна. Киль, скрежеща, проехал по камням, но не остановился: мутная волна подхватила его, пронесла немного дальше. Она несла его, как мне показалось, очень медленно. Я успел заметить, что из расщепленного бревна торчит загнутый гвоздь, а рядом, на той же волне, лежит обруч от бочонка. И тут раздался второй удар о днище.
Корпус «Ориноко» трещит, как скорлупа, — так стиснули его каменные клещи. Он еще сопротивляется, бедняга «Ориноко», рвется вперед, но клещи сжимаются, и весь корпус корабля стонет от боли. Сзади накатываются валы, молотят в корму. Но вот корабль затих, перестал стонать, и волны, плещущие в корму, не колеблют его больше. Всё в порядке, старина! Кажется, я рассчитал удачно. Теперь стой, спокойно стой на месте, верный мой «Ориноко». Ты увидишь, как сойдутся сюда со всех сторон рыбацкие суда, — к нам на помощь. У меня лежит на полке, над штурвалом, сигнальный флаг бедствия, но разворачивать его, верно, не придется, рыбаки и так увидят, что мы попали на камни, и соберутся все, сколько их есть в этой бухте: ведь каждому лестно подать руку помощи Рагнару Ларсену и его славному «Ориноко».
Вот уже один — тот, что при мне обходил банку, — направляется сюда. Идут, идут сюда! Нужды нет, что я встречаюсь с ними впервые в жизни, — они такие же рыбаки, как и я, и мы поймем друг друга.
Смертельно бледный Карлсон вылез из кубрика. Не сразу сообразил я, что он надевает на себя спасательные пояса, — все четыре сразу. Пояса, запасенные на весь экипаж. Карлсон с бранью оттолкнул нациста, цеплявшегося сзади. Янзе отшатнулся, — Карлсон двинул его ногой в живот.
— Тихо! — заорал я. — Эй, вы — Атлантик компани! Тихо! Расшумелись тут!
Это отрезвило их.
— Бросьте их, — приказал я Карлсону, указывая на пояса. — Не валяйте дурака.
