Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
– Что должно остаться целым в доме? – прошептала ведьма и подняла руки к огню свои и Кривцовых.
– ДокУменты обязательно. Патефон с пластинками. Одёжка наша и дитячья.
– Аккордеон мой! – вставил Александр.
– Его нет. Не вижу. Сгорел уже.
– Ковры. Три ковра. Сепаратор. Иконы. Мамины подарки. Бусы жемчуговые. Кольца с изумрудами. Медальон с ихними фотографиями. Она и отец.
– Уймись! – закричала бабка Горбачиха огню и подняла руки к небу, отпустив Кривцовых.
И, блин, как в сказке дальше дело пошло. Пламя в разных местах дома стало оседать, появились в нём голубые хвосты и прожилки, потом огонь посветлел и стал на глазах у всего народа уменьшаться в размерах, а через пять минут от него остался только дым. Даже стропила на крыше не подгорели.
– Идите оба. Возьмите всё, что назвали. Всё целое,– Горбачиха взяла бабу Фросю за руку и, откашлявшись, прохрипела тоненько.
– До дому меня сведи, Ефросинья. Чуток силы сошли с меня.
И они ушли, ни с кем не попрощавшись. Кривцовы даже спасибо не сказали. Некогда было. Выносили целое, даже не задетое огнём.
Через час приехали пьяные пожарники.
– Где горит? Ничего не горит, – сказал старший. – Оформляем как ошибочный вызов. Но в зачёт нам идёт. Кто спросит из начальства, все говорите, что мы были.
Это было очень смешно. Веселились все. Года три, почитай, назад это было. Давненько. А мы тогда с Панькой пошли к нему, выпили по кружке браги и полночи спорили о том, бывает колдовство или нет. Мог дом вдруг сам себя потушить? Или Горбачиха натурально подмогнула? Для неё это пустяковое дело. Она вообще такие чудеса выделывала! Поседеешь, когда послушаешь.
Но это потом. Потом расскажу. Если попросишь…»
***
Дядя Вася устал от длинного рассказа, поднялся со скамейки, потянулся да лихо стряхнул лузгу подсолнечную с рабочей рубашки и штанов.
– Обед кончился. Поехал я дальше соревноваться со своими из бригады. За личное первенство боремся. Говорят, победителю кроме вымпела электробритву подарят. А я тебе её отдам. Ты ж вот-вот бриться начнешь.
Ехидный дядя мой прыгнул в кабину и упылил заправлять солярой трактора в Янушевке.
А я пошел к Шурке Горбачеву. В Горбачихин колдовской двор. Он днём всегда там торчал, прабабушке помогал носить, копать, прибивать или сено коровам давать. Он обещал показать мне один приём. Будешь его знать, хоть кого повалишь. И вот это было уже интересно. А то, что дядя Вася про Горбачиху мне напел, так это он просто по ушам мне, дураку, поездил. А я их, дурак, развесил. Отец, например, сроду мне про неё никаких таких небылиц не рассказывал. Говорил, что лекарь она хороший. Много народных способов лечения знает. И всё.
А если ведьма да колдунья, напросимся с Шуркой сами к ней. Пусть на нас самих чудеса и сотворит. Другое будет дело. И я ускорился, потом на бег перешел. Прием хотелось побыстрее попробовать сделать. Я бежал, чтобы успеть. А то вдруг Шурка передумает.
С ним это бывает. Но даже при этом опасении я чувствовал, что день и начался интересно, и так же закончится. Как всегда.
С приёмом мы возились долго. То Шурка стучал мной о землю, прикрытую редкой травой. То я ронял его неуклюже поначалу, а через час легко трамбовал Шуркой землю в том же месте, куда он ронял меня. Устали, покурили Шуркин «Казбек» – детское баловство в сравнении с Панькиным самосадом. Ну, я ему про дяди Васин трёп рассказал насчёт загоревшегося дом соседа и громко удивлялся лёгкости той, с которой честный всегда сам и честности же учивший меня с малолетства моего дядя родимый втюхал мне прямо-таки фантастическую небылицу. Позвали, мол, Горбачиху на пожар и огонь тут же скончался от одного её пристального взгляда и пары слов. И я, стукнув себя в грудь, торжественно Шурке пообещал, что в жизни больше такую дешевую «лапшу» на уши себе повесить не дам.
Шурка долго и внимательно глядел на то, как я кручу бедрами, чтобы расслабить напряг внизу позвоночника. Обычное упражнение легкоатлетов.
– А пойдем к столбу осиновому, – он уже и пошел. Мне догонять пришлось.
– Плюй на столб три раза. В середину. Ниже змеи сушеной.
– И что будет? Летать научусь?
– Плюй, мля, чего телишься?!
Я плюнул чисто символически. Только чтобы он отвязался. И вдруг почувствовал такую лёгкость во всём теле, как вроде только что из бани вышел. Нигде не тянуло, позвоночник стал как новенький, пальцы, уставшие при захватах Шуркиной куртки, будто погладил кто-то рукой ласковой и напряжение снял. Но самое забавное, что даже воспоминаний о тяжелых падениях на землю боком и бедром не осталось. Проще объяснить можно одним словом: обновился.
Это меня насторожило и я Шурку спросил, почему сам-то не плюёт на столб?
– А мне не надо. Горбачиха в прошлом году меня заговорила. Полчаса сидел на стуле с полной баночкой соли на голове. Я теперь вообще не устаю никогда, И силы во мне, как в мужике здоровом. Вот глянь сам.
Он лениво подошел к корыту с разведенным водой комбикормом для свиней. По бокам у корыта были ручки. Комбикорма развели в корыте килограммов пятьдесят.
– От земли оторвешь? – Шурка сел на траву напротив корыта и взмахнул рукой. – Давай!
Я, конечно, поднял корыто почти до колен. Но выше уже не смог. Корыто длинное и тащить его за ручки вверх было очень неудобно. Прикинул вес. Да, не меньше пятидесяти литров.
– Теперь наблюдай с моего места, – Шурка взял корыто за ручки и моментально, не напрягаясь, поднял его над головой, держал и улыбался. – Скажешь сам когда опускать.
Я выждал пару минут и махнул рукой вниз. Корыто плавно опустилось на землю. Не пролилось ни капли. Я уважительно руку Шуркину пожал. Хотя в голове всё равно не укладывалось, что можно посидеть с баночкой соли на голове полчасика и стать могучим, никогда не уставать и делать всё, что могут взрослые мужики.
– Слушай, Шурец, я давно хотел его спросить. – Вот ты весь день трёшься во дворе здесь. Делаешь всю работу по хозяйству. Ешь у бабули. А спать почему идешь к брату? У Горбачихи вон и кровать пустая стоит, вообще в хате хорошо у неё… Трава на полу, на стенках. Пахнет дома как на лугу. Хорошо же.
Шурка сидел на траве, расставил ноги, голову между ними наклонил и колени руками обнял. Сжался, уменьшился. И долго так сидел. Молчал. Слова, видно, искал в голове. Потом медленно вынул голову на волю и тихо, мрачно сказал, глядя в небо.
– Я боюсь её.
– Ни фига себе! – я сел напротив, взял его за шею и вынудил смотреть мне в глаза. – Ты же вообще ничего не боишься. Так же? Так. А родную прабабку шугаешься. Она что, горло тебе
