Дракоморте - Ирина Вадимовна Лазаренко
Но нет, сейчас Илидор не боялся, хотя и очень остро ощущал свою ничейность, одиночество, беспомощность — но не чувствовал отчаяния от своей беспомощности. Единственное, что распирало грудь, сбивало дыхание, люто колотилось в сердце Илидора — гнев. Гнев и все похожие чувства, которыми он пузырится, когда колотится в груди.
Злость на того, кто посмел протянуть свои ёрпыльные руки к золотому дракону.
Ненависть к тем, кто ответил низостью и предательством на его дружбу и верность, кто приблизил к себе золотого дракона, чтобы использовать его, чтобы показать ему ещё понятней, ещё обидней, чем когда бы то ни было прежде: золотой дракон — ничей, он настолько ничей, что какой-то придурочный любитель тыкать железками в людей может привязать его к холодному столу, и этому совсем никто не помешает, никто не придёт сюда и не спросит: эй, вы в своём ли уме?
Ярость из-за того, что люди, которые собирались выжигать тьму и мрак, сами же их несут, и никто не придёт сюда, чтобы… нет, не восстановить справедливость, уж какая тут справедливость — но совершить возмездие, уравновесить зло, творимое под личиной благости. Чушь это всё, будто нельзя отвечать злом на зло. Чем ещё на него отвечать, чем его уравновешивать, если добро никогда и ничего не побеждает? Ведь добро ни с чем и не сражается. Ему нечем.
Гнев колотился в горле дракона, гнев жёг кровь, пульсировал в ушах, сводил судорогами ноги, зажигал лютое рыжее пламя в золотых глазах и наверняка собирал грозовые тучи под крыльями — их просто не было видно, потому что Илидор лежал на спине.
Сзади-сверху грюкнуло, стукнуло. Торжественно выехала и нависла над Илидором утыканная колышками панель.
Негодование дракона перешло в безмолвное бешенство.
Кто бы мог подумать, что после того как ему удалось победить самый древний, самый обезоруживающий страх драконов — живые гномские машины, после того как Илидор сумел побороть этот ужас и даже подчинить некоторые машины себе, после того как он сделался предводителем целой маленькой армии живых гномских машин — что он снова вернётся в самое начало пути и окажется совершенно, вдрызг бессилен перед самой обычной, простецкой, примитивной машиной? Перед жалким бездушным куском металла, перед грудой ремешков, рычажков и шестерней!
Дракон до хруста стиснул зубы. Оказывается, наделённый разумом враг может быть не так опасен, как враг безмозглый. Безмозглого врага невозможно подчинить, перехитрить, задавить своей волей или характером, его не на что вдохновлять, нельзя запугать или заставить передумать. В голове безмозглого врага не предусмотрено таких мест, где могли бы жить характер, воля, страх, вдохновение, к которым можно обратиться, — нет, в скудных мозгах умещаются только задача и тупая уверенность, движущая мощь. И этому ничего нельзя противопоставить, если только у тебя нет сил просто раздавить эту бездумную мощь — столь же прямолинейно и без затей.
— Где сейчас эльф? Он где-то рядом? Говори!
Голос был настолько искажён нетерпением и возбуждением, что Илидор не сразу понял, кому принадлежит этот густой бас.
— Говори! — бас ушёл в низкое звериное рычание, звякнула железка, метнулась тень за головой Илидора, шею пониже уха что-то царапнуло. — Где эльф?
Дышать. Как можно ровнее и глубже дышать. Ровное дыхание успокаивает тело и уменьшает боль.
— Где эльф? Он нашёл то, что искал? Где оно? Ну же, тварь, говори! Говори! Времени мало!
Илидор осклабился, и его рёбра на мгновение опустились, словно в попытке получше защитить голый живот.
Обезумел ли Юльдра или просто наконец дал себе волю — а в пытках он нихрена не понимал. Говорить, что у тебя мало времени, — так себе идея. Тот, кого ты собираешься пытать, тут же понимает, что ему лишь нужно дождаться, пока тебе настанет пора убегать. И золотой дракон Илидор, проведший многие дни в гулких машинных комнатах Донкернаса, в комнатах, наполненных запахом металла, смазок, холода и ужаса, мог бы сказать Юльдре: вот когда твоему мучителю совершенно некуда торопиться, когда он безэмоционально не против растянуть в вечность каждое мгновение твоей боли и страха — вот это куда хуже яростного рёва «Времени мало!».
Правда, донкернасские эльфы никогда не опускались до откровенных пыток и не были заинтересованы в том, чтобы по-настоящему повредить какого бы то ни было дракона. Эльфам нужно было запугать и подчинить дракона, а не причинить ему боль ради боли.
Может быть, жрец тоже хочет запугать дракона? Даже сейчас, лёжа прикованным, Илидор не мог поверить, что Юльдра способен кому-то повредить всерьёз. И тут же то колючее, что уткнулось в шею, больно клюнуло под ухом, словно говоря: дракон, ты довольно плохо знаешь верховного жреца старолесского храма. Из прокола потекла кровь, впитываясь в волосы, щекоча шею и плечо.
Дракон стиснул зубы.
Из-за его головы протянулась к панели жилистая рука Юльдры в редких тёмных волосках, дёрнула на панели какой-то переключатель. К боку Илидора, подёргиваясь-покачиваясь, подъехал держатель… со щёткой? Да, что-то вроде щётки для одежды, какими иногда пользуются эльфы, только раза в три больше. И вместо густой щетины — редко натыканные шипы длиной в палец. Щётка замерла чуть ниже подмышки и правее бока, под задранной кверху рукой дракона. До сих пор Илидор был напряжён, как натянутая тетива, но при виде этой щётки с кольями ощутил, как само собой обмякло тело.
Хрен ты от меня дождёшься криков, безумный жрец. Я знаю, что нельзя давать свой голос машинам, ведь тогда машины крепнут, а ужас вырастает и пожирает тебя изнутри, пока внутри почти не останется тебя, — я не раз ощущал, как это бывает, в машинных Донкернаса. Хрен вы дождётесь моих криков, пока я хоть как-то контролирую свой голос.
— Эльф нашёл живую воду? — спросил Юльдра из-за головы дракона.
Илидор настолько опешил от этого вопроса, что чуть было не воскликнул «Откуда ты знаешь?» и пропустил быстрое движение. От удара в висок в глазу взорвалось алым. Тело тут же снова выгнулось-напряглось тетивой, рвануло кандалы — не в надежде порвать, а от ярости, от бессильного гнева.
— Тебе известно, где источник? Где эльф? Да говори же, тварь!
Дышать. Глубоко и медленно дышать.
Жрец неожиданно расхохотался, злобно, одышливо, словно желчный старик, устроивший восхитительную подлянку соседям, или словно человек, в чьей груди клокочет слишком много чувств и он всё не может решить, которому из них позволит
