Севастополист - Георгий Панкратов
Но увиденное лишь слегка напугало меня своей неожиданностью. Я почти что моментально догадался, что коридоры пересекаются, как и везде, где мне доводилось обживаться прежде, а значит, люди просто шли по своим делам. Наверное, где-то там выход, решил я.
На первом же перекрестке свернул и оказался в таком же коридоре. Пройдя довольно много – а шаги давались хоть и без нечеловеческих усилий, как бывает во снах, когда к ним будто прирастают гири, но все же ощутимо тяжело, – я снова почуял неладное. Повинуясь спонтанному порыву – нет ли какой опасности? – повернулся и увидел за спиной, вдали, силуэт человека. Он метнулся от стенки к стенке так же, как в первый раз, – но только случилось это в том коридоре, из которого я только что повернул. Сделав еще несколько шагов на автомате, я смог наконец осмыслить, что меня так пугало: ни один человек не шел мне навстречу, за мной, не выходил из дверей, не говоря уже о всяких мелодорожцах – привычной линии для них и вовсе не было. Вокруг было пусто, а главное – очень тихо. Ни из-за дверей, ни откуда бы то ни было еще не раздавалось ни звука.
Не знаю почему, но в тот момент я первым делом потянулся к лампе и, убедившись – на месте, – выдохнул. Инстинкты избранного? Севастополиста?
И едва отдернув руку от чехла, тут же вспомнил еще одну странность, которая возникла в моем сне. Это было очень странное видение, которое настолько разительно отличалось от всего, что мне довелось пережить, «возвратившись» в родной Севастополь, что мозг, проснувшись, тут же решил отринуть его. Но как только я вспомнил о лампе и дотронулся до нее, ослепительная вспышка заполнила все сознание, и в ней проступили отчетливые очертания того, что я увидел во сне.
Это было нечто невероятное.
Я оказался возле моря – сон привычно вычеркнул дорогу, и вот я, только что пивший теплое молоко во дворе, уже шел у самого края отвесного берега; обычно, чтобы искупаться, севастопольцы спускались по крутым извилистым тропинкам. Я посмотрел вниз, чтобы увидеть, как легкие волны подкатывают к берегу, – море, мое далекое любимое севастопольское море! И, повернувшись, вдруг заметил эту фигуру в воде.
Не заметить ее было невозможно. Она высилась прямо над водой, будто вырастая из нее в небольшом отдалении от берега, и в несколько раз превосходила человеческий рост. Сперва я принял ее просто за нагромождение камней, из которых торчал – видимо, чтобы не упасть в воду – длинный столб, наподобие тех, что стояли вдоль Широкоморки для того, чтобы держать над дорогой троллейбусные провода. Ну, разве что толще. Но, остановившись – а кто бы не остановился, увидев такое! – и присмотревшись, я понял: конструкция куда сложнее. Камни складывались во вполне продуманную геометрическую фигуру, состоящую из множества граней, а то, что сперва показалось столбом, было скорее колонной, украшенной фигурой парящей и грозной птицы. Птица расправила крылья и сверкала бронзой в свете солнечных лучей. Кажется, она держала что-то в клюве, но я не мог разглядеть, что именно, – далеко, да и все-таки это был сон.
Не получилось разглядеть и надпись, которую я заметил на обращенной ко мне стороне скалы – там была прямоугольная плита с высеченными на ней словами. Мне удалось разглядеть совсем немного:
В ПАМЯТЬ.
Это было ошеломляющее, грандиозное зрелище, а если вспомнить бронзовый блеск птицы на солнце, будет справедливо назвать его еще ослепительным. Но еще невероятней было то, что я внезапно догадался: эта фигура знакома мне, и я не просто встречал ее раньше – я ни на миг с ней не расставался.
Фигура точь-в-точь повторяла моя лампу. Разве что была каменной и несоразмерно большой.
Едва ко мне пришла эта догадка, как город вокруг резко изменился. Исчезли обрыв, с которого я смотрел на фигуру, кривая улочка за мной, мол с Точкой сборки вдалеке – и вместо этого я оказался на узкой полоске суши, зажатой между волнами и высокой стеной, а мимо шли люди, множество людей. Они выглядели и были одеты буднично, совсем как наши севастопольцы, но отчего-то на их лицах были радость, праздничность и умиротворение. Были, правда, среди них и необычные прохожие – в основном молодые ребята в черных, идеально ровных брюках и белых рубахах, из-под которых отчего-то просматривались полосатые майки. На головах у них были фуражки с пятиконечником – точь-в-точь таким же, как на монументе в сквере, только маленьким. Но я растерялся и не сумел рассмотреть их толком – люди окружали меня, валили со всех сторон. Но успел заметить другое: возле стены, неподалеку от меня, непонятно зачем стояли два якоря. Люди улыбались, останавливались возле них, приобнимали друг друга, если подошли парой, и застывали на пару мгновений, словно приобщаясь к непонятной мне великой тайне.
Я обернулся и снова увидел скалу с колонной – но уже близко, так, что, казалось, мог до нее дотянуться. Но дотянуться, конечно, не мог – а вот доплыть, реши я нырнуть в море, сумел бы в два счета. Но в очертании фигуры ничего не изменилось, и на сей раз самое удивительное находилось позади. Море не казалось бесконечным, будучи на самом деле четко ограниченным линией возврата. Вдалеке виднелся другой берег – и там были трех- и пятиэтажные дома. А между берегами – посередине моря – шли крупные серые корабли, отдаленно походившие на большой корабль, который стоял в искусственных водах Потребления.
Объяснить все, что происходило, было совершенно невозможно, и сон разрывался на части, не выдерживая самого себя. Кажется, в тот миг я и проснулся окончательно. Чтобы
