Ю. Попков - Искатель. 1963. Выпуск №3

Горелка та же, вентиляционный колпак, выпуклые стекла линзы, за которыми виден язычок вечного пламени.

На этот раз Куницын действует с тройной осторожностью.

Собирает мох, траву, самые сухие, смолистые щепочки. Строит маленький шалашик костра. Это сложное, продуманное до мелочей сооружение, которое должно вспыхнуть от чуть тлеющей искры и разгореться жарким пламенем.

Костер защищен от ветра маяком.

Иван примеривается — достаточно сделать два или три шага, чтобы перенести огонь от горелки к костру. Из карманов извлечено все, что может гореть: расческа, авторучка. Да, вот еще что пригодится — резиновый шланг от шлемофона.

На этот раз задвижка поддается легко. Ладони касаются стекла. Вспышка — Иван инстинктивно отдергивает руки, словно прикосновение к стеклу может погасить огонек.

Откинув колпак, он своей курткой закрывает огонек от ветра. Потом подносит расческу к горелке.

Расческа мгновенно вспыхивает и сгорает почти вся, в две секунды. Плохо.

Куницын поджигает резиновый шланг шлемофона. Белые язычки почти невидимого пламени растекаются вдоль трубки. Иван дожидается, пока «трут» разгорится, потом, забыв о костылях, делает шаг из будки и наклоняется, почти падает к костру, успевая подсунуть огонь в основание шалашика.

«Ли-2» идет под самыми облаками. Как крупномасштабная карта проплывает побережье, отделенное от моря белой кромкой прибоя. Острова — здесь их целые архипелаги — пятнают морскую поверхность. Меж островами и у самого побережья — катера. Сверху они кажутся неподвижными. Только белые бурунчики за кормой да косо расходящиеся четкие линии взбудораженной воды говорят о том, что суда в движении.

Идет поиск. С воздуха, с моря, с берега. Сотни людей ищут затерявшегося в море человека.

«Ли-2», чуть свалившись на крыло, кружит у облаков. Командир, просматривая с высоты море, корректирует поиск, ставит отметки на карте.

Катера и эскадрилья вертолетов движутся от острова к острову, просматривают каждый квадратный метр морской поверхности. Ничто не ускользнет от них.

Бурунчик за кормой одного из катеров исчезает. Катер приткнулся к большому острову. Над островом — дым.

— Ракета! — второй пилот не в силах сдержать возбуждения. — Зеленая!

У острова, вычерчивая над морем дымную дугу, опадает искристый зеленый огонь. Командир вызывает вертолетчиков.

— Двенадцатый, я Наблюдатель. Подойдите к катеру в квадрате пять!

«ЧЕЛОВЕК У МАЯКА!»

Замполита можно было застать в этот день где угодно, только не в штабном кабинете. С утра он был на КП, потом в солдатской казарме, оттуда заехал в гарнизонный клуб.

Сегодня подготовка к празднику шла по-деловому строго. Замполит чувствовал на себе внимательные, вопрошающие взгляды. Весь гарнизон — и летчики, и техники, и солдаты из батальона обслуживания, и жены офицеров, и официантки из столовой — все ждали вестей о Куницыне.

Никто не спрашивал о нем, потому что знали: если бы были новости, замполит не стал бы скрывать, сказал.

Наступит вечер, распахнутся двери, люди в парадной форме заполнят весь клуб. Только одно место останется пустым. Место Куницына.

Сегодня на торжественном вечере не будет многих — тех, кто остался на дежурстве, и тех, кто уехал на поиск. Но они вернутся, придут сюда завтра.

А вернется ли Куницын? Или сегодня командир части предложит встать и провести минуту в молчании?

Суровое дыхание борьбы ворвалось в разукрашенный зал гарнизонного клуба. Той борьбы, которая идет в современном мире, той борьбы, которая заставляет нас держать порох сухим, ракеты наготове, самолеты на старте.

…Замполит вышел из клуба и стал медленно спускаться по крутому склону сопки вниз, к дому Куницыных.

Послезавтра сыну Куницына Сереже исполнится четыре года. Бойкий мальчишка, «шустрячок», как говорит Иван. Песни любит петь, смешно так у него получается: «На побывку едет молодой моряк». Слух у парня есть. Надо бы найти учительницу, открыть музыкальную школу при клубе…

Лидии Сергеевны — жены Ивана — дома не оказалось. Дети, Сережа и пятимесячный Юрка, были у соседей, Кривцовых.

— Ну, как она? — спросил замполит у Ларисы, жены Кривцова.

— Виду не показывает: дети. Пошла подарок купить к празднику.

— К празднику, да… Не плачет?

— Днем — нет.

Замполит шел по утреннему поселку. Ребята, спешившие в школу, здоровались с ним, как с хорошо знакомым человеком, — у каждого он бывал в семье.

Замполит шел и думал о Лиде Куницыной.

«Офицерская жена». Читал он в некоторых книжках, какими взбалмошными бездельницами их описывают. А офицерские жены, с которыми он знаком, — замечательные, самоотверженные, стойкие женщины. Именно стойкие.

Офицерские жены. Они провожают мужей по утрам на службу, как и все жены. Но не спрашивают, когда они вернутся, не говорят: «Не задерживайся», «Береги себя», «Будь осторожен».

Они не говорят пустых и жалостливых слов. Не к чему напоминать мужьям о том, что их работа трудная и опасная.

Много нелегких обязанностей у офицерской жены и среди них самая трудная — уметь ждать. Муж может задержаться на аэродроме на день, на два и больше, и она не будет знать, где он и что делает. «На задании», «на дежурстве» — вот и все.

У нее много забот, но она не досаждает ими мужу, ибо всякие заботы отступают, мельчают перед той самой важной, самой главной заботой, которая каждый год кладет новые морщины на его сильное лицо.

Ей нелегко. Нелегко переезжать с места на место, из Крыма в Сибирь, из Сибири на Дальний Восток, оттуда в Заполярье. Она нелегко привыкает к полярной ночи, длящейся полгода, к туманам и ветрам. Каждый переезд — новые подруги, новые учителя у детей. Живет она в маленьких поселках, вдали от городов, и не всегда находится для нее служба в гарнизонном поселке.

Но она знает, всем своим большим сердцем чувствует главное — ее труд не пустой, не зряшный, он тоже нужен, очень нужен…

С треском горят доски. Сырое дерево долго дымит, подогреваясь пламенем, шипит влага, наконец враз вспыхивает высушенная жаром доска. Алые огоньки бродят по углям, ветер выдувает искры, уносит серый пепел…

Костер. Жизнь.

Куницын расстегнул куртку — тепло проникает глубоко, лицо жжет, парит сырая одежда.

Теперь ты будешь знать цену огню. Навсегда запомнишь эти тлеющие угли, треск сырых досок…

Тело, кажется, оттаивает у огня. Озноб еще не прошел, но он уже не страшен. Пока горит костер, можно жить.

Опираясь на свои костыльки, Иван идет к тому месту, где заметил морошку. Ягоды кислые, мерзлые, холодные. В расщелине неподалеку белая полоса. Будто кто-то бросил обрывок белого полотна. Снег?