Сергей Заяицкий - Внук золотого короля
— Считайте меня дураком, — сказал Томас нерешительно, — но мне все же кажется: вдруг это действительно наш сын!
Нойс расхохотался.
— Ну, Томас... это уж вы хватили!
— А почему бы нет?
Мистрис Ринган встала, сверкая глазами.
— Считать своим сыном какого-то советского мальчишку!
— Я, конечно, не утверждаю... но...
— Слушайте, — сказал Нойс, — надо было говорить об этом раньше.
— И вот мысль, что я обрекаю своего сына на такую ужасную смерть... Ведь он же там задохнется от этих цветов.
— А если бы это не был ваш сын?
— Ну тогда... это было бы все-таки легче.
— Томас, рассуждайте логично... Ну, как мог ваш сын попасть в Москву? Что за нелепость! Неужели вы думаете, что если бы он был жив, его бы давно не вернули бы вам? Ведь Ринган отдавал за это чуть ли не все свое состояние.
— Да, вы правы... но все-таки...
— Ну, задохнется он там... В конце концов, велика ли важность... одним хулиганом меньше.
В этот миг прозвонил телефон.
— Алло! — сказал Томас, беря трубку. — А, мистер Томсон. Как ваше здоровье? Что? Что вы говорите?
Он покраснел, потом побледнел.
— Хорошо, мы вас ждем.
— В чем дело? — спросил Нойс с беспокойством.
— Томсон говорит, — произнес Ринган дрожащим голосом, — что наш настоящий сын отыскался... Он сейчас приедет с ним сюда!
Если бы кто-нибудь заглянул в этот миг в кабинет, где происходил разговор, он, наверное, подумал бы, что эти люди или только-что видели привидение, или посреди кабинета взорвалась бомба. Такой странный вид они имели.
XIV. Бубби
А Володя между тем корчился и кривлялся в гробу, задыхаясь и уже ничего не соображая от ужаса. Он отбил себе коленки и кулаки, посадил на лбу две здоровые шишки, он плакал, вопил, выл, умолял, просил, кому-то угрожал. Потом он начал бредить. Ему представлялось, что какие-то мальчишки запихали его в ящик и издеваются над ним и не пускают его вылезти.
— Это свинство! — кричал он. — Это не по-товарищески!
И голос его странно гудел, словно кричал он в погребе.
— Зачем вы цветов-то сюда запихали? — кричал он. — Цветы возьмите. Задыхаюсь! Черти!
Но над ним все только смеялись, и сердце его билось, как пулемет, вот-вот лопнет.
Обессиленный, он вытянулся вдруг и замер неподвижно.
Он понял, что наступает смерть.
Уж если так, скорее бы только.
Очевидно, смерть не так уж страшна, ибо вдруг повеяло свежим воздухом. Вот только нехорошо, что больно палец. Ой, как больно.
Володя вдруг очнулся и открыл глаза.
Дышать ему стало необычайно легко. Кругом было темно, но прямо перед собой он видел синий квадрат, сверкающий звездами.
На фоне этого квадрата обрисовывалась темная фигура. Она наклонялась над ним и что-то делала с его пальцем.
— Ой! — вскрикнул он.
Фигура, как мячик, отлетела в сторону и скрылась в темном углу.
Володя сел в гробу.
— Это вы, мистер Нойс? — спросил он. — Я уж думал, что вы не придете? Ну, и натерпелся же я страху!
Ответа не было, но кто-то тяжело дышал в темноте.
Володе стало жутко.
— Это вы, мистер Нойс? — спросил он уже менее уверенно.
Но ответа попрежнему не было, и только какие-то хриплые вздохи продолжали раздаваться во мраке.
* * *Негр Сам был женат.
Жена его была негритянка, очень толстая и очень злая, и звали ее Бубби.
Хотя Сам был чрезвычайно силен, почти атлет, но Бубби была вдвое сильнее его, и Сам боялся Бубби. Главным образом доставалось ему из-за денег. Бубби все казалось, что он слишком много тратит, мало копит и что-то от нее утаивает. Она была очень жадна и корыстна. Сам нередко давал себе зарок удрать от нее куда-нибудь, но его останавливала мысль, что Бубби все равно найдет его и тогда уж, наверное, просто убьет.
В день похорон «юного Рингана» Сам всплакнул, ибо очень любил «масса Эдуарда».
— Кому-то теперь достанется его кольцо? — сказала Бубби, не склонная к чувствительности и привыкшая все переводить на практическую почву.
Сам заплакал еще горше.
— Его так с кольцом и похоронили.
— Как? С таким дорогим кольцом?
— Да... ы-ы-ы...
Бубби ничего не сказала, но какая-то мысль крепко засела в ее черной голове. И мысль эта сама тоже была черная. Днем она куда-то ходила.
Когда стемнело, она сказала Саму:
— Я сейчас была на кладбище. Склеп не заперт. Завтра должны там еще что-то устраивать.
Сам вместо ответа только вздохнул.
— Слушай, Сам, — продолжала Бубби. — Ты сейчас пойдешь на кладбище, отвинтишь вот этою отверткою крышку от гроба масса Эдуарда...
Сам разинул рот.
— ...И возьмешь кольцо...
— Что ты, Бубби! Ни за какие коврижки.
Но Бубби только посмотрела на него, и через полчаса Сам шел впереди нее по дороге на кладбище.
Бубби за день все осмотрела и нашла лазейку, через которую можно было добраться до склепа.
Они шли мимо памятников и плит.
Ночь была ясная, но безлунная.
Когда подходили уже к самому склепу, кто-то тронул Бубби за плечо и крикнул: — Эй, красавица!
То был сторож.
В следующий миг он уже лежал неподвижно на земле, оглушенный страшным кулаком красавицы. Сам, дрожа, как в лихорадке, влез в склеп, а Бубби осталась сторожить.
Пока он в темноте возился с крышкою гроба, она озиралась по сторонам и как-то не очень спокойно.
Бубби была зла и сильна, но она была к тому же еще и глупа. Очевидно, она забыла об этом своем свойстве или, вернее, совсем о нем не догадывалась. Очутившись ночью среди могил, она вдруг почувствовала суеверный страх. А вдруг все эти мертвецы, лежащие в земле, сейчас встанут и вцепятся ей в горло. Ее нервы (у Бубби, как оказалось, имелись нервы) были до крайности напряжены. Поэтому, когда из склепа раздался вдруг голос покойного масса Эдуарда, она помчалась, как сумасшедшая, и опомнилась только тогда, когда забилась под постель у себя в комнате.
А бедный Сам сидел в темном углу склепа, закрыв глаза и готовый к страшной расправе со стороны рассерженного покойника.
Однако звуки живого голоса несколько успокоили его.
Мертвецы, по его мнению, должны были говорить совсем иначе. Как? Он в точности не знал, но только совсем не так. Может быть, они должны были рычать или завывать. Но оживший масса Эдуард не завывал и не рычал. Напротив, он говорил даже как-то испуганно.
Сам поэтому открыл глаза и тут окончательно убедился что ничего нет страшного.
— Масса Эдуард! — прошептал он.
— Это ты, Сам?
Володя выскочил из гроба.
— Вот спасибо тебе, миленький!
