Елена Горелик - Земля мёртвых душ
Я только хмыкнула. Чувствовалось, что у дядьки богатый опыт по части заметания следов. Не потому ли он своё прозвище получил?.. Нужно спрятать ствол, а то мало ли…
За островами, куда течение наверняка вынесет трупы, действительно начиналась каменно-водяная свистопляска. Длинный перекат с довольно большим перепадом и бурлящей стремниной заставлял думать, что я вижу печально знаменитый порог Ненасытец[1]. Рес, в отличие от близнеца из нашего мира — Днепра, — здесь не был величественной широкой водной магистралью, какой я его запомнила. Гранитные кручи правого берега словно втиснули его в более пологий левый, сжали до трёх-четырех сотен метров и заставили нестись вскачь по камням, будто полоумную горную речку. Шум переката доносился сюда, как ровный низкий гул. Да… Убитых там так перемелет, что если даже ниже по течению их и выловят, опознать ограбленные и изломанные тела будет проблематично.
Поднять руку на детей… В моей голове это не укладывалось ни под каким углом.
Инген присел рядом со мной и прижался, дрожа всем телом. С другой стороны подсел Энгит. Этот не стал ко мне жаться, но я сама обняла его. Почему-то защипало в носу, перед глазами возникла подозрительная пелена, а горло словно сдавила невидимая рука.
— Эх, пацаны… — я только это и смогла выдавить из себя, но они всё правильно поняли.
Лис уже избавился от трупов, тщательно замёл следы на песке и бросил злополучный кораблик в огонь, а мы всё сидели втроём, прижавшись друг к другу. Так нас и застал Дойлен, вернувшийся с охоты. Ему тоже не нужны были лишние объяснения. Если с подробностями он мог и погодить, то главное понял сразу.
Самое странное, что этих двоих никто не хватился. Ульса знал, какой ненадёжный контингент навербовал, и, скорее всего, записал пропавших в дезертиры. Разыскивать их не было ни желания, ни возможности, потому мы снялись со стоянки без задержек. А два странных хлопка так никто и не услышал, ибо мы расположились не только ниже по течению, но и с подветренной стороны.
Уже гораздо позже, под вечер, когда обоз дотащился до большой деревни и опять стал табором за околицей, мы заставили себя проглотить немудрящий ужин и полезли в фургон. Несмотря ни на что все без исключения чувствовали дикую усталость. Мальчишки уснули быстро, а ко мне сон не шёл… Сегодня я убила ещё двоих. Но если после Лугира мне двое суток было удивительно хреново, то сейчас… Сейчас ничего не шевельнулось в душе. Совсем. Эти двое готовы были ради пары медяков обречь детей на верную смерть. Видно, всё-таки живёт во мне то извечное женское стремление защищать ребёнка любой ценой. Неважно, своего или чужого.
Дойлен, заметив, что я лежу с открытыми глазами, уставившись в кожаный "потолок" фургона, прошептал заклинание сферы тишины. Он всегда так делал, когда хотел поговорить со мной откровенно.
— Почему у тебя нет детей? — спросил он.
Вопрос был настолько неожиданным, что я чуть было не ляпнула в ответ — мол, а ты откуда знаешь? Потом сообразила, что отличить рожавшую женщину от нерожавшей достаточно легко. Особенно ему.
— Не повезло, — вздохнула я.
— Жаль, — он поправил одеяло, чтобы прикрыть моё плечо, хотя мы и так в пути спали одетыми — для тепла. — Из тебя получилась бы хорошая мать.
Каюсь, раньше после этих слов я бы отвернулась, чтобы скрыть злые слёзы. Но не сейчас. Почему? Быть может, потому, что под вторым одеялом сонно посапывали двое мальчишек, ради которых я пошла на убийство? Это далеко не материнское чувство, даже не его бледная тень, но впервые за многие годы я не разозлилась, когда мне напомнили об отсутствии родных детей. Даже наоборот, я нахально положила голову на плечо Дойлена.
— А ты — хороший отец, — сказала я, почувствовав, как отступают волнение и страх. — Что бы ты там себе ни навоображал.
И самым бессовестным образом задрыхла.
Впереди было ещё несколько дней пути…
8Да. Вот так, наверное, и выглядела Хортица во времена расцвета Запорожской Сечи.
В этом мире не было ни Сечи, ни татар, против которых, собственно, Сечь и организовалась, ни Екатерины Второй с Потёмкиным, положившими начало индустриальной эпохи Приднепровья, ни Яворницкого, влюблённого в историю этого края. Зато здесь давным-давно существовал богатый город под языколомным названием Ункстам, являвшийся столицей одноимённой волости. Торговый Остров — это его неофициальное, но общеизвестное наименование. У северной оконечности, против Кичкаса, днепровские берега сходились, образовывая проток не больше двухсот метров в ширину. Волны разбивались о скалы причудливой формы, пенными бурунами сходились за их спинами и наконец, наткнувшись на остров, уступали его мощи, разделяясь надвое.
Мы прошли вдоль левого, широкого рукава до устья мелкой речушки, напротив которого скалы уходили под землю, а Рес, почувствовав волю, начинал течь медленнее. Здесь был устроен двухполосный наплавной мост, а ниже по течению, по островному и материковому берегам, располагались обширные пристани. Широкие и глубокие овраги, которые я помнила по последней поездке на Хортицу, здесь были частично засыпаны, частично приспособлены для нужд оживлённого торгового перекрёстка. Против южной оконечности острова, на нашем берегу, находились верфи, где строились гребные суда системы "река-море". Судя по количеству заложенных корабликов и сложенной вокруг верфей древесины, волостной маг Ункстама гнал вал, не слишком заботясь о качестве. Его задачей было обеспечить идущим на Большой сбор колдунам сплав вниз по реке, а не долговечность судёнышек. Лишь бы до цели дошли, а там пусть хоть по досочке рассядутся. Главное — не допустить затора, ведь на острове и в деревнях по обоим берегам сейчас собралось огромное количество Одарённых и их прислуги, которые продолжали прибывать.
Что хорошего в бюрократии? Ну… хотя бы то, что можно получить на руки путевой лист и не бегать по три раза на дню к начальнику с униженным вопросом насчёт местечка на ближайшем плашкоуте. Ульса нанёс визит господину волостному магу, вернулся оттуда весьма довольным и объявил нам, своим данникам, дату отплытия. Дата порадовала: мы пробудем здесь всего пять дней. Конечно, перспектива провести пять дней в фургоне на манер кочевых цыган меня совсем не радовала. Зверски хотелось помыться и постираться: заклинания отгоняли неприятных насекомых, но от грязи и пота не спасали совершенно. В переполненном городе это стало неосуществимой мечтой, но, к счастью, деревенские бабы готовы были за пару-тройку медяков обстирать целую семью приезжих господ, а мужики сообразили соорудить длинные бревенчатые бараки с печами особой конструкции — местный вариант общественной бани. Плати медяк со взрослого и полушку с ребёнка — и мойся на здоровье. Проблема была только одна: никакого разделения на мужские и женские половины или мужские и женские дни. Делёж помещения происходил разве что по сословному признаку: с утра мылись господа, после обеда — прислуга. Узнав об этом, я только зубами скрипнула. Ладно — Дойлен. Нам друг от друга скрывать нечего. Но натираться пучком травы с мыльным корнем и обливаться горячей водичкой на глазах двух или трёх десятков ведьмаков и ведьм — извините, моё иномировое воспитание протестует. Любезный союзник меня еле уговорил. Даже клятвенно пообещал не приставать и ограждать от неизбежных приставаний других ведьмаков. Я и согласилась… Потом долго думала, чем здешняя баня отличается от борделя. Никогда в публичном доме бывать не доводилось, но, кажется, разница невелика. Если бы не Дойлен, за спиной которого можно было спрятаться от липких взглядов, боюсь, я могла попасть в весьма неприятную историю.
