Алексей Федосов - Лекарь
Он вытянул перед собой правую руку, поглядел на неё в задумчивости, потрогал вспухшие губы и нос, — Нет! Я не могу с таким лицом появиться в городе. Что с Латифой? Как её здоровье? — Оглянулся на проводника, — Потом Селима, позови.
— Госпожа Латифа чувствует себя нормально, но еще очень слаба, и нам надо скорей добраться до города. Там вы наймете ей хорошего лекаря, который будет смотреть за ней и обеспечит выздоровление. Всё что осталось это достойно за ней ухаживать.
— Я помню наш разговор, но может быть, вы возьметесь на время выздоровления Латифы, — Он замялся, подыскивая слово, — пожить.
Он даже как-то чуть взбодрился, словно с новым словом пришла уверенность в том, что меня удастся уговорить. В его взгляде сквозила уверенность.
— Увы, Господин Юсуф, я уже говорил, что не смогу этим заниматься, мне надо идти дальше. Разрешите? — Я поднялся, собрался уйти.
— Иди, Салима позови. — Он проговорил это нарочито- равнодушным тоном, что кого-то другого это и обмануло, но только не меня, за эти дни я довольно не плохо изучил его и мог сказать, что он расстроен и очень сильно.
Я встал, коротко поклонился, и пошел искать этих двоих. Я прошел стоянке, их нигде не было. Решил обойти окрестность и нашел, за барханом, не далеко от верблюдов, сделали навес и сидят, разговаривают. Я подошел к ним, они замолчали, глядя на меня, — Салим тебя, Юсуф зовет. Тот молча встал и ушел. Ибрагим полулежал на подстилке, рассматривая меня, потом он похлопал по ней рядом с собой, приглашая присесть.
— Нет, Ибрагим, пойдем лучше на стоянку, у меня с этими тварями, — Я кивнул в сторону животных, — договоренность, я не мешаю им пастись, они меня потом слушаются, на самом деле я просто не люблю животных и они это чувствуют. Они меня боятся.
— Ну что ж раз так то пойдем, — Ибрагим встал с подстилки, скрутил её, и мы пошли к нашей стоянке. Идти было недалеко, солнце, поднявшееся уже высоко, припекало, разговаривать было неохота, и я решил отложить расспросы на потом.
Когда мы дошли, Салим отходил от Юсуфа и пройдя мимо нас проговорив, — Остаемся на день, — ушел.
— О! Это хорошо! — воскликнул Ибрагим, потер руки и спросил у меня, — И чем вы можете меня угостить?
Я взглянул на него в недоумении, — и чем же я Вас должен угостить? У меня только слабительное есть. Но Вам оно не придется по вкусу, горчит понимаешь ли, да и запах не очень хороший.
— Можно и слабительное, если оно на хлебном вине настоянное. Так что найдется, что у благородного целителя, для излечения души страждущей? — Он сделал движение, как будто щелкая себя по шее.
— Раз уж Вы и прервали разговор с Салимом, то Вам и восполнять ущерб ….
— Это к Юсуфу, он вам любой ущерб восполнит, а вам, увы, ВАМ не дам ни капли. Это раз, второе, и капли нет. Так что вам не повезло.
За этим разговором мы все-таки дошли до места. Юсуф покосился на нас, потом перебрался к дальней стенке навеса, улегся на спину, закинув к верху свою бороду и выставив много страдальный нос. Потом повернул голову, взглянул на нас грозным взглядом, вздохнув, перевернулся на бок, отвернувшись от нас.
Мы расселись по местам. Я налив кофейник водой установил его на угли, хотелось пить.
Достал кофе, ступку, протянул всё это Ибрагиму, я же решил поискать, что еще и поесть, покопавшись в мешках, нашел вяленую козлятину, сухие лепешки, горсть вяленого инжира и немного изюма. Разложив все это, сделал приглашающий жест. Ибрагим молча указал на кофейник, давая понять, что подождет, пока будет готов напиток. Я предложил ему заварить его с кардамоном, он отрицательно замотал головой, продолжая перетирать кофе в ступке.
— Я не люблю с кардамоном, вообще со специями не люблю, кофе должно пахнуть и иметь вид и вкус кофе, а не пойла какого то. В иных местах такое варят, что мухи на лету дохнут от одного только запаха.
— В иных, это где? Если не секрет, конечно? — Я отрезал от куска козлятины краешек, положил на сухую лепешку, прилег, наблюдая за Ибрагимом.
Он сидел, скрестив ноги поставив между ними ступку, по не многу подсыпал зерна в неё, ссыпал перемолотый порошок на кусочек кожи и начинал заново. — Ибрагим вы наверно хотите напоить всю пустыню, достаточно двух горстей, а вы уже третью начали сыпать.
— А вам что кофе жалко или он ваш? Если так то извините, как то я перестарался, увлекся знаете ли.
— Нет, не мое, можете тереть сколько угодно, только кофе выдыхается, если его сразу много натереть и оставить.
— Я и не собираюсь его оставлять, заварю всё сразу.
— Такой пить нельзя, от него сердцу плохо становиться, я это как лекарь говорю.
— А вы свой разбавьте или с холодной водой пейте, пробовали пить и запивать холодной водой?
— Пробовал, не понравилось у меня от какого сочетания зубы ноют, сначала язык обжигаешь, потом резко всё остывает и зубы, к стати крошатся.
— Господин Лекарь, ВАМ говорили, что вы зануда? Последнее слово он произнес на непонятном мне наречии.
— Что вы сейчас сказали? Что не понятное, но по тону, что-то неприятное!
— Так на моей родине называют человека, который вызывает тоску и раздражение. — И сменил тему разговора, — В иных там, где меня нет. Побродил я по вашей проклятой всеми богами пустыне. — Задумался на мгновение, — Да, уж, походил.
Я немного опешил от такого поворота разговора, на что отвечать — на грубость или задавать вопрос, где ходил? Решил узнать, где его шайтан носил.
— Так, где Вы ходили?
Он повернулся ко мне и глядя в глаза предложил, — Мухаммад, давай называть друг друга на ты, а то мне от ВАШЕЙ, — Он выделил слово голосом, — Вежливости скулы сводит, зевать хочется нет прямо спросить у меня, Кто я, от куда я, кем раньше был, где служил и кому служил? Так что на Ты?
«Разговор получается, кто кого спрашивает я его или он меня» Я кивнул, соглашаясь с его предложением, и он продолжил.
— Зовут меня, — И замолчал, посмотрел на солнце, прямо не щурясь, не отводя взгляда до рези в глазах и слез. Когда он повернул ко мне голову, глаза были закрыты, но одна крохотная слезинка, выдавленная ярким и неукротимым солнцем, блестела на реснице. — Не важно как меня зовут, скажу только что происхожу я из восточных славян. Мой прадед, мой дед, мой отец служили верно, и преданно, позором для семьи считалось предать своего господина. И ни когда мой род не запятнал себя этим. А что я здесь? — Он криво улыбнулся, — мы не передаем, нас предают. Мой последний господин, да пусть Аллах продаст его душу шайтану.
Как у нас говорят, бог ему судья, я прослужил под его началом почти три года, потом случилось то что случилось, я бежал. Я мог бы вернуться домой, но не могу, меня убьют как опозорившего свой род, и я не буду этому сопротивляться. Я устал от такой жизни всё время оглядываться назад смотреть куда ступаю. — он поманил меня и когда я склонился к его уху он прошептал своё имя, — Я отшатнулся от него как от прокаженного. Он горько усмехнулся, — Вот так всегда люди от меня бегут, когда я называл сое истинное имя. Но тебе я его открыл, потому что видел, что ты другой не такой как они. Я тебя спрашивал, там, — Ибрагим мотнул головой в сторону места стычки с Юсуфом. — Воевал ли ты в сражении у Банияса?
Я кивнул и сказал, — Да! Я уже тогда был лекарем, очень молодым лекарем.
— Значит, я не ошибся, это действительно ты.
Ибрагим встал, отошел на шаг назад, стряхнул с галабеи песчинки и низко поклонился мне, — Я твой должник, Мухаммад — ад — Дин — абу-л — Фатх ибн Ибрахим, я долго тебя искал, что б отблагодарить. Спасибо тебе за всё сделанное для моей Мириам. Спасибо. — Он прошел и сел на свое место.
Я сидел на месте, и широко открытыми глазами следил за Ибрагимом не понимая, что с ним происходит. Потом мой взгляд упал на кофейник и его прыгающую крышку, — Кофейник закипел, — Я указал на него. Ибрагим сдвинул в сторону, ссыпал туда размолотый кофе, поставил довариваться когда ароматная пенка поднялась он снял его с углей, так повторилось еще два раза. Я подставил свою пиалу под струю густого черного напитка, благоухающего божественным запахом. Добавил щепотку кардамона и отставил в сторону, накрыв маленьким куском кожи, настаиваться. Ибрагим следил за моими действиями со своей обычной усмешкой, казалось, что она не покидает его уста. Отрезав мяса и хлеба, предложил Ибрагиму он принял подношение, коротко кивнув в знак благодарности. Мой кофе настоялся, взяв пиалу, отпил напиток. Терпкий с приятной горчинкой, он перекатывался на языке, вызывая аппетит и давая бодрость всему телу. Мысли мои, прояснились, и я был готов продолжать беседу.
— Я плохо помню битву, — Я поставил пиалу, взял горсточку вяленого изюма, протянул его Ибрагиму, на открытой ладони, — Все что я запомнил, это руки и ноги которые я отрезал в тот день, мне иногда они до сих пор сняться молодые и старые. Их было столько же, сколько изюма на моей ладони.
