Уилбур Смит - Горящий берег
— Шрам на ноге заживает хорошо, но ты все еще ужасно смуглая, — пожаловалась Анна, потом остановилась, держа в руке платье, и задумчиво нахмурилась, глядя на Сантэн.
— Сантэн! — Голос ее звучал резко. — Когда у тебя в последний раз было нездоровье?
Сантэн наклонилась, подняла упавший халат и закуталась в него.
— Я болела, Анна. Удар по голове, заражение…
— Когда в последний раз ты была нездорова?
Анна была безжалостна.
— Ты не понимаешь. Я болела. Разве ты не помнишь? Когда я болела воспалением легких, я тоже пропустила…
— С самой пустыни! — ответила на свой вопрос Анна. — С тех пор как ты явилась из пустыни с этим немцем, с этим немецко-африканским полукровкой.
Она бросила платье на кровать и распахнула на Сантэн халат.
— Нет, Анна, я болела.
Сантэн дрожала. До этой минуты она уходила от ужасного предположения, высказанного сейчас Анной.
Анна положила большую мозолистую руку ей на живот, и Сантэн поежилась от этого прикосновения.
— Я никогда ему не доверяла — глаза кошачьи, волосы как солома, а в штанах большущая шишка, — яростно заговорила Анна. — Теперь я понимаю, почему ты не хотела говорить с ним, когда мы уезжали, почему обращалась с ним как с врагом, а не как со спасителем.
— Анна, у меня и раньше бывали задержки. Может быть…
— Он надругался над тобой, мое бедное дитя! Взял тебя силой! Ты ничего не могла сделать. Как это случилось?
Сантэн поняла, что Анна предлагает ей путь к спасению, и ей очень захотелось им воспользоваться.
— Он тебя заставил, верно? Скажи Анне.
— Нет, Анна. Не заставлял.
— Ты ему разрешила, позволила?
Лицо Анны стало грозным и мрачным.
— Я была так одинока. — Сантэн опустилась на стул и закрыла лицо руками. — Я почти два года не видела белого человека, а он был так добр и красив, и я была обязана ему жизнью. Как ты не понимаешь, Анна! Скажи, что понимаешь!
Анна обняла ее мощными, толстыми руками, и Сантэн прижалась головой к ее груди. Обе молчали, потрясенные и испуганные.
— Мы не можем его оставить, — сказала наконец Анна. — Нужно от него избавиться.
Ее слова потрясли Сантэн. Она снова задрожала и попыталась спрятаться от этой страшной мысли.
— Мы не можем принести в Тенис-крааль еще одного незаконного, они этого не вынесут. Позор-то какой! Одного они признали, но второго минхеер и генерал не примут. Ради всех нас, ради семьи Майкла и ради Шасы, ради тебя самой, ради всех, кого я люблю, выбирать нельзя. Ты должна от него избавиться.
— Анна, я не могу.
— Ты любишь того, кто тебя обрюхатил?
— Нет, уже не люблю. Я его ненавижу, — прошептала она. — О Боже, как я его ненавижу!
— Тогда избавься от этого отродья, прежде чем оно погубит тебя, и Шасу, и всех нас.
* * *Обед превратился в кошмар. Сантэн сидела в конце длинного стола и изредка улыбалась, хотя глаза жгло от стыда, а отродье Лотара в животе казалось ей гадюкой, свернувшейся и готовой ужалить.
Высокий пожилой мужчина, сидевший подле нее, бубнил что-то, сопя носом, чем нестерпимо раздражал Сантэн. Кроме того, весь свой монолог он посвятил почти исключительно ей одной. Его загорелая лысая голова почему-то напоминала яйцо ржанки, однако глаза у старика были пустые и странно безжизненные, как у мраморной статуи. Сантэн никак не могла сосредоточиться на том, что он говорил, да и бормотал он нечто совершенно невнятное, словно на неизвестном языке. Она думала о новой опасности, которая так внезапно нависла над ней, угрожая существованию и ее самой, и ее сына.
Она знала, что Анна права. Ни генерал, ни Гарри Кортни не допустят появления в Тенис-краале еще одного незаконнорожденного. Даже если они сумеют забыть, что она натворила, — а она не могла на это надеяться — они не позволят ей опозорить не только память Майкла, но и всю семью. Это совершенно невозможно. Анна видела тут только один выход.
Сантэн вздрогнула на стуле и едва сдержала крик.
Сидевший рядом мужчина положил под столом руку ей на бедро.
— Прошу прощения, папа. — Она торопливо оттолкнула стул, и Гарри через весь стол озабоченно посмотрел на нее. — Мне нужно ненадолго выйти.
И она убежала на кухню.
Анна увидела ее отчаяние и побежала ей навстречу. Потом увела в кладовку. Закрыла за ними дверь.
— Обними меня, Анна. Я так растеряна, так боюсь, и этот ужасный человек…
Объятия Анны ее успокоили, и немного погодя она прошептала:
— Ты права, Анна. Мы должны от него избавиться.
— Поговорим об этом завтра, — мягко сказала Анна. — А теперь ополосни глаза холодной водой и возвращайся в столовую. Нечего устраивать сцены.
Отпор возымел действие, и высокий лысый местный магнат даже не взглянул в сторону Сантэн, когда она снова села рядом с ним. Он обращался к женщине, сидевшей от него по другую руку, но и остальные собравшиеся внимательно слушали его, как и подобает слушать одного из богатейших в мире людей.
— Вот это были деньки, — говорил он. — Вся страна открыта, и под каждым камнем состояние, клянусь Богом. Барнато начинал с распродажи коробки сигар, и сигары у него были препаршивые, а когда Родс покупал его долю, то выписал чек на три миллиона фунтов, неслыханно большой на ту пору. Но, должен сказать, с тех пор я сам несколько раз выписывал чеки покрупней.
— А как вы начинали, сэр Джозеф?
— С пятью фунтами в кармане и нюхом на настоящие алмазы, вот с чего я начинал.
— А как вы это делаете, сэр Джозеф? Как отличаете настоящий алмаз?
— Самый быстрый способ — окунуть его в стакан с водой, моя дорогая. Если выйдет сухим, это алмаз.
Эти слова как будто не оставили в памяти Сантэн никакого следа: она думала о другом, к тому же Гарри со своего конца стола делал ей знаки, что пора уводить дам.
Однако, должно быть, эти слова застряли у нее в подсознании. На следующий день она сидела в беседке и глядела перед собой невидящими глазами, теребя в руках ожерелье Х’ани и потирая камни пальцами. И вдруг бездумно склонилась над столом. В лицо брызнул целый сноп искр из бесцветного прозрачного кристалла.
Тогда Сантэн подняла ожерелье над стаканом и медленно опустила в воду. Через несколько секунд вытащила, едва взглянув. На разноцветных камнях поблескивала вода, а белый — огромный кристалл в центре — остался сухим. Сердце Сантэн бешено заколотилось.
Она снова окунула ожерелье в воду и снова извлекла. Рука ее задрожала: к камню, точно к сверкающей белизной груди лебедя, не пристали даже крошечные капли, хотя блестел он сильнее соседних влажных камней.
Сантэн виновато оглянулась, но Шаса спал на спине, сунув большой палец в рот, а лужайки в полуденную жару были пусты. В третий раз обмакнула она ожерелье в воду, а когда и в третий раз камень остался сухим, прошептала:
