Мор Йокаи - Жёлтая роза
За всё это время табунщик в присутствии доктора ни разу не произнёс имени девушки. Он притворялся, будто и не подозревает, что она ухаживала за ним и находится здесь. С тех пор как Шандор пришёл в себя, Клари ни разу не показалась ему на глаза.
Перед очной ставкой следователь снова зачитал девушке её показания, которые она подтвердила.
После этого ввели Шандора Дечи.
Он сразу же начал разыгрывать комедию и вёл себя так вызывающе, так заносчиво, словно научился этому у чванливых актёров, играющих в театре роли табунщиков. Даже на вопрос, как его зовут, он ответил с пренебрежением:
― Моё честное имя ― Шандор Дечи. Я никому не причинил зла, ничего не украл и не заслужил, чтобы меня сопровождали сюда жандармы. Вдобавок гражданский суд надо мною не властен ― я пока ещё солдат императора. А уж если меня в чём-нибудь обвиняют, так передайте моё дело в полковой суд, там я отвечу на все вопросы.
Следователь, не обращая внимания на тон парня, успокоил его:
― Пожалуйста, потише, молодой человек. Вас ни в чём не обвиняют. Мы хотим лишь получить кое-какие разъяснения по касающемуся вас делу и поэтому вызвали вас на допрос. Скажите, когда вы последний раз были в хортобадьской корчме?
― Могу ответить совершенно точно. Мне скрывать нечего. Но пусть сначала уйдёт из-за моей спины этот жандарм. Чего доброго, он ещё дотронется до меня, а я очень боюсь щекотки и могу так дать ему по шее, что…
― Ну-ну, спокойнее, нечего горячиться. Жандарм сторожит не вас. Итак, когда вы были у девицы Клари и подавала ли она вам вино?
― Что ж, постараюсь всё хорошенько припомнить. Так вот, в последний раз я был в хортобадьской корчме прошлый год, в день Дмитрия, когда нанимали чабанов. Меня тогда забрили в солдаты. С тех пор я даже и близко не подходил к корчме.
― Шандор! ― прервала его девушка.
― Да, я Шандор. Это моё крёстное имя.
Следователь спросил:
― Так, значит, вы не были в хортобадьской корчме три дня тому назад и буфетчица не подавала вам вина, отравленного мандрагорой, от которой вы заболели?
― Я не был в хортобадьской корчме и не видел барышни Клари больше полугода, а значит, и вина у неё не пил.
― Шандор!.. Ты лжёшь?! Ради меня?! ― воскликнула девушка.
Следователь рассердился:
― Не пытайтесь своим запирательством ввести в заблуждение суд. Девушка уже во всём призналась; это она напоила вас вином с корнем мандрагоры.
― В таком случае она на себя возвела напраслину.
― Зачем же ей это делать? Ведь такой проступок влечёт за собой строгое наказание.
― Вы спрашиваете, зачем? А затем, что коли девушкам взбредёт на ум какая-нибудь чепуха, так у них хоть кол на голове теши ― всё равно стоят на своём. Девица Клари обижается на меня за то, что я к ней не заглядываю. Она обвиняет себя, чтобы заставить меня сжалиться над ней и признаться, у кого я был, у какой другой красавицы оставил своё сердце и кто напоил меня этим зельем. А я захочу ― скажу, а не захочу ― не скажу. Она мстит мне за то, что я ни разу не был у неё с тех пор, как приехал в отпуск из армии.
При этих словах девушка рассвирепела:
― Шандор! Ты никогда в жизни не лгал. Что с тобою сталось? Ты мог избавиться от службы в армии одним лживым словом, которое тебе навязывали, но ты не пожелал его произнести. А сейчас ты запираешься, говоришь, что третьего дня не был у меня? А кто же подарил мне гребень, которым сейчас заколоты мои волосы?
Табунщик саркастически заметил:
― Барышне лучше знать, почему и отчего её волосы заколоты гребнем.
― Шандор! Это несправедливо! Я ничего не боюсь, пусть меня привяжут к позорному столбу или отстегают плетью. Вот моя голова, пусть её отрубят ― мне всё равно. Только никогда не говори, что я не нужна тебе, что ты ко мне не приходил. Это для меня хуже смерти.
Следователь пришёл в негодование:
― Тысяча чертей! Свои амурные дела вы потом уладите! Но если в данном случае имело место отравление, я должен знать, кто отравитель.
― Отвечай же, отвечай! ― с пылающим лицом воскликнула девушка. ― Отвечай!
― Ну, ежели вы так настаиваете, будь по-вашему. Я расскажу. В охатской степи я повстречался с кочующей цыганской семьёй. Перед шатром стояла красавица девушка с чёрными, как уголь, глазами. Она окликнула меня и пригласила к себе. Цыгане жарили поросёнка. У них я веселился, пил вино. Мне показалось, что у вина какой-то горький привкус. Но поцелуи молодой цыганки были так сладки, что заставили меня забыть всё на свете.
― Ты врёшь! Врёшь! Врёшь! ― вскричала девушка. ― Эту сказку ты придумал сейчас.
Табунщик только ухмыльнулся. Правой рукой он схватился за затылок, прищёлкнул левой и запел ту же песню:
Как же не быть добрым свету?Девушка-цыганка, девушка-мадьярка, одного вы цвета!
Он не сейчас выдумал эту сказку, а ещё в ту мучительную ночь, когда Жёлтая Роза поправляла ему подушку и прикладывала ко лбу примочки. В его раскалывающейся от боли голове родилась тогда эта сказка, которая должна была спасти неверную возлюбленную.
Следователь с досадой стукнул кулаком по столу:
― Не разыгрывайте комедии!
Табунщик сделал серьёзное лицо:
― Я, ваше благородие, не разыгрываю комедии. То, что я сказал, сущая правда, клянусь господом богом.
И он поднял вверх три пальца.
― Нет! Нет! Не клянись! ― умоляла девушка. ― Не губи свою душу!
― Чёрт бы вас подрал! Вы оба рехнулись, ― крикнул следователь. ― Господин писарь, запишите показание табунщика о девушке-цыганке, которую он обвиняет в совершении преступления. Пусть её разыщет полиция. А вы можете идти. Если понадобитесь, вас вызовут.
И Клари отпустили, правда после того, как следователь по-отечески прочёл ей нравоучение.
Шандору пришлось ещё немного задержаться, чтобы выслушать и подписать протокол показания.
Клари поджидала его в коридоре. Лошадь табунщика уже была привязана к акации.
Выйдя от следователя, он первым делом направился к доктору поблагодарить его за заботливый уход.
Доктор, как официальный свидетель, тоже присутствовал на допросе и всё слышал.
― Ну, Шандор, ― сказал он парню, после того как тот поблагодарил его, ― я видел в театрах многих знаменитых артистов, но ни один из них не играл бетяра лучше тебя.
― Разве я плохо поступил? ― серьёзно спросил тот.
― Ты честный малый, Шандор, и поступил правильно. Скажи доброе слово бедняжке Клари; она сама не понимала, что делала.