Петр Шамшур - Приключения-70
Комиссар встрепенулся. Его бескровные губы дернулись..
— Что ты говоришь? — наклонился Артуро.
Он сказал:
— Выполнили, бьен — хорошо!
Губы Виктора передернула судорога. Лаптев отвел глаза в сторону. Когда он повернулся, Гонсалес уже не шевелился. На лице его застыла гримаса боли. Рядом с ним на коленях стоял студент. Он плакал навзрыд, как ребенок, кулаками размазывая по щекам грязь, и шептал:
— Eso pasó por mi culpa… Yo estoy culpable… ¡Yo!18
А там, за рекой, все дыбилось и грохотало, будто разверзлась преисподняя. Взрывы разной силы следовали один за другим. И Андрей представил, как рушатся трехметровой толщины стены цехов, огонь красной стружкой сворачивает двутавровые балки перекрытий, как этот жаркий ветер гнет деревья и крошит стекла в окнах.
Он оглянулся. Лусьяно уже не плакал. Он стоял около комиссара, но смотрел на зарево над рекой. Его осунувшееся лицо было взрослым и суровым. «Он стал солдатом», — подумал Андрей. И еще подумал: «Вернемся, и он будет наказан. Хотя самое тяжкое для него наказание — смерть комиссара».
Из ближайших республиканских частей, из Моры, даже из самого Мадрида приехали и собрались на наблюдательных пунктах офицеры, стали оживленно обмениваться впечатлениями, подолгу разглядывать в бинокли противоположный берег. С неба еще сеялся сухой дождь, в воздухе носились черные перья и по реке плыли и в воде ее тонули обуглившиеся обломки.
А отряд медленным и тяжелым шагом возвращался на свою базу, и бойцы в грязных и мокрых куртках, в высоких сапогах с отвернутыми голенищами и с опавшими рюкзаками за спинами походили, наверное, со стороны на рыболовецкую бригаду, возвращающуюся с промысла. Огрубели, поросли щетиной лица, красны от бессонницы и пережитого напряжения глаза, в ссадинах и свежих мозолях пальцы. Но карабины, оттягивающие плечи, пистолеты и ножи у пояса и бинтовые повязки с пятнами крови — у кого на руке, у кого на голове — молчаливо свидетельствовали: не рыболовецкая бригада, а военный отряд возвращается с боевого задания.
В Море, у ворот казармы их ждала Хозефа. Она увидела перебинтованного Андрея, безоглядно бросилась к нему:
— Что с тобой? Ранен?
В ее голосе было столько тревоги, таким взволнованным было ее лицо, что Андрей оторопел: «Чего это она?..»
— Пустяки. Попытались снять скальп… — Он смущенно и устало усмехнулся. Пригладил ладонью промокший бинт на лбу. — Не везет моему котелку, товарищ переводчик.
Лицо девушки, только что такое участливое и встревоженное, сделалось отчужденным.
«Чем я ее обидел?» — с непонятным ему самому благодарным чувством подумал Лаптев и взял обеими руками Хозефу за плечи.
Она высвободилась. Повернулась и отошла от него к бойцам.
Через несколько дней капитана Артуро снова вызвали в Мадрид.
Лаптев поднялся по мраморным ступеням мимо строя грозных рыцарей, миновал анфиладу зал, потянул на себя бронзовую львиную пасть. С болью вспомнил, как в первый раз открывал эту дверь его комиссар Виктор.
И в самой комнате все было точно так же, как тогда. Седой коронель сидел за столом и пил из маленькой чашки кофе, а Ксанти стоял у окна. Но только Гонсалеса теперь не было…
— А-а, герой! — Испанец отставил в сторону чашку и поднялся. Протянул вчетверо сложенную газету. — Последняя почта из Москвы.
Это был номер «Правды». На первой странице красным карандашом отчеркнут заголовок: «Республиканская артиллерия уничтожила патронный завод в Толедо».
Андрей стал читать:
«Мадрид. 20 апреля. Сегодня республиканская артиллерия бомбардировала патронный завод в Толедо. Несколько снарядов попало в склад боеприпасов, где произошел взрыв огромной силы и вспыхнул пожар, за которым последовали взрывы в различных цехах завода. В результате бомбардировки и пожара значительная часть завода сгорела. Как полагают, уничтожено большое количество боеприпасов. Толедский завод — самый крупный патронный завод в Испании».
Кровь ударила Андрею в голову. Да, самый крупный — и уничтожен. Но только не артиллерией. Он вспомнил смрадную трубу, боль в пояснице, и духоту в противогазной маске, и белые губы Виктора. «Это несправедливо!..» Наверное, мысли отразились на его лице.
— Главное, совьетико, — дело сделано, — сказал коронель. — Наступит время, когда все люди узнают, кто помогал нашей республике в борьбе за свободу, кто воевал на нашей земле под именами Павлито, Доницетти, Ксанти и двух тысяч других советских волонтеров. И кто воевал под именем капитана Артуро — тоже узнают. И как они воевали. А мы, испанцы, знаем и сегодня, как воюют совьетикос, хотя настоящие ваши имена пока неизвестны и нам.
— Вы не так поняли, коронель… Разве я об этом!.. — Артуро остановился.
Но командир корпуса понял, что он хотел сказать.
— Да, совьетико, у тебя болит сердце не за себя, я знаю… Но за каждую победу и за каждое поражение плата у солдат одна — кровь. И с фашистами нам с тобой воевать еще много-много.
— Да, Андрей, еще много воевать, ты сам это прекрасно знаешь. Хватит мудрствовать. Будем делать сегодняшние дела. Больше в Море твоему отряду оставаться нельзя: засветились.
— Новое место дислокации — вот здесь, район Гвадалахары, — показал коронель. — Мы с советником наметили тут одно дело. — Испанец улыбнулся. — Орешек!
— Грецкий, — прищурил глаз Ксанти. — И покрепче толедского!..
Андрей вышел из дворца. В парке, разбитая вражеским снарядом, валялась скульптура конного рыцаря: отдельно — бронзовая голова всхрапывающей лошади, отдельно — рука с мечом. Лаптев ступал по веткам с молодыми листьями, усеявшими дорожку.
На Гран-Виа чадил выжженными глазницами дом с затейливыми лепными украшениями по фасаду. Лепка была иссечена осколками. Меж двух воронок на тротуаре косматая старуха в черном жарила над очагом каштаны, и в воздухе стоял приторный сладковатый запах.
1
Документальная повесть.
2
«Первый, второй, третий, четвертый, пятый!.. Выйти вперед, пятый!.. Выйти вперед, пятый!.. Пятый!.. Пятый!..»
3
«Пляшут жернова…»
4
Я подстрелил его, как куропатку, влет.
5
Санитары! Скорей к господину лейтенанту!
6
Командование разрешило одному из ваших товарищей поговорить с вами.
7
