Дмитрий Вересов - Белое танго
Сердце не обманывает, догадалась, что жива ты, счастие мое рыжее. Дотронуться б до тебя хоть пальчиком. Ну да я все понимаю, видать, пока нельзя. А как Фахри мне посоветовал, вроде как наказал, письмо тебе написать, а он вроде бы найдет, как к тебе его отправить, так думала — дышать разучилась. Вдруг у тебя будет какая оказия, так ты пришли весточку. А то, ну впрямь как бабка твоя — уехала и ни словечка, ничего. Я ж все-таки мать. Сердце мое за вас рвется. Какие-то непутевые. Столько бед на ваши головы сыплется, не дай Бог! Павлушу мы похоронили в 84-м. Уж и не знаю, правильно ли делаю, что пишу тебе об этом, но коли не знаешь, так наверное обязательно тебе знать следует. Мало ли что.
Скрывался он, оказывается. Жил в Кемском районе в лесхозе под чужой фамилией, кажется, Черноволом Савелием звался. Охотничал или, наоборот, егерем был. Как-то все-таки непонятно, почему так. Избушку, точнее, что от нее осталось, нашли. На пожарище обугленное тело Павлуши-то и отыскалось. Прокуратура долго копалась.
Вроде зацепок никаких не нашли. Могло быть и самовозгорание. На том дело и закрыли. Никитушка сразу махнул рукой, что от этих работничков толку не жди. Ну да кому до истины-то докапываться? Времена такие наступили, что человеческая жизнь уж и полтинника не стоит. При Сталине все-таки порядка больше было. А сейчас старики пенсию по полгода получить не могут. Может вот Жириновский Владимир Вольфович выйдет в президенты, как-то этих коррупционеров пришерстит.
Благо ты подальше от этого бардака. Не вздумай возвращаться. Разве в гости? Буду ждать.
Твоя старенькая мама.
Целую тебя, хоть ты этого не любишь. Скучаю по тебе. И целую".
Информация, которую передал ей Наблус с этим письмом, больно хлестанула Таню. В какой-то момент ей показалось, что сама задыхается. Несомненно, Павел был убит. В ее голове мгновенно вспыхнула память разговора с Шеровым. Ошибки быть не может, и дело не в том, что подсказывает чутье. Тут и особого анализа не надо, чтобы все концы свелись к тому, кому нужна была его смерть.
Появился Фахри. Таня мутно молчала. Словно отвечая ее размышлениям по теме, Наблус проронил:
— А как я с машиной твоей ковирался, помнишь? Он не улыбался. Взгляд был твердым, без намека на ностальгические воспоминания о приключениях прошлых лет.
Нет. Вопрос — как указательная стрелка «Alarm».
— Что ты знаешь о его смерти? — спросила Таня.
— Что он не лесник и вряд ли такой ишак, чтобы самовозгореться.
— Кто за этим стоит, что думаешь? Или знаешь?
— Думаю, что и ты.
Таню насторожил его вкрадчивый тон. Ему-то Шеров зачем?
— Ладно, сквитаемся, — тяжело выдохнула она.
— Он сейчас в Норвегии, контракты какие-то заключает.
Таня вскинула бровь на подобную осведомленность.
— Послушай, зануда! Шеров — не Анна Каренина, а я — не тупее паровоза. — Этот литературный пример ему был понятен еще с подфака МГУ. — Надо будет — всему свое время.
— Когда шеровское придет, мне как брату скажешь? — хитрил Наблус.
— Тебя-то что теребит? Мое долевое участие?
— В нем ты и я — между-между.
— Так и говори между где. И с какого боку твой интерес?
— Мне тоже приятно трупчик нашего друга иметь.
— Некрофилия или терроризм? Наблус расхохотался:
— Один мертвец много жизни спасает.
— Он что, продает Израилю разворованное советское вооружение?
Фахри дернул головой. Похоже, попала близко.
— Через его каналы большие еврейские деньги уходят.
— А значит, остальное можно купить на месте? Он помолчал и, обезоруживающе улыбнувшись, будто предлагая вылазку в зону отдыха на Борисовские пруды, заявил:
— Мы его уберем. Ты и я. Я перекрою чуть-чуть кислород, который поступает на другой берег Иордана, а ты успокоишь сердце. Нельзя в себе боль и злобу копить, правда, Рыжая?
— Ну что ж, я давно твоя должница за акцию по ликвидации Ларика. — Сказала так, будто только это ею и двигало, на том и согласилась, наконец:
— Тогда лады.
Когда наш рейс в Осло?
Наблус протянул ей билеты.
Полыхнуло неожиданно. Из-за крыши вырвался язык пламени, Таня увидела, как в одной из комнат второго этажа занялась огнем занавеска, из открытой форточки повалил дым. Она прильнула к окуляру, навела на входную дверь. Из нее выбегали люди — двое, трое, пятеро. Она отчетливо видела выражение незнакомых лиц — растерянное, испуганное. У одного, высокого, полностью одетого, лицо было злое и решительное. Губы и руки шевелились, он явно отдавал какие-то распоряжения. В руках у второго появился автомат. Еще двое бросились, пригибаясь, вдоль фасада, один побежал к «мерседесу». Наблюдая за ними, Таня едва не упустила Шерова. По наитию повела линию прицела чуть выше и засекла его на балконе. Он перегнулся через перила и кричал что-то вниз. Она поймала в перекрестье его лысую макушку.
Надо же, какой плюгавый…
— И тогда я сказала…
Почти бесшумно передернулся автоматический затвор.
— Послушайте, маленький… Палец замер на спусковом крючке.
— Можно мне вас немножко… Плавный, неспешный выдох.
— Убить.
Как плевочек просвистел. Красным цветком распустилась на темечке седьмая чакра. Вадим Ахметович перевалился через перила и нелепой куклой шлепнулся на козырек, выступающий над черной дверью.
С другой стороны фьорда в тихие воды полетела ненужная более винтовка.
Таня поднялась. Происходящее на том берегу ее больше не трогало. Она нырнула в густой сосняк и, выйдя по нему за гребень, скинула маскировочную куртку, кепи, перчатки, стянула заляпанные грязью штаны, под которыми оказались вполне пристойные и ничуть не промокшие серые слаксы, переобулась, сменив мягкие пластиковые сапожки на кроссовки, сложила все хозяйство в заранее заготовленную ямку, обтерла лицо гигиенической салфеткой, которую отправила туда же, вылила сверху содержимое металлической фляжки, привалила камнем. Когда доберутся до тайничка, найдут в нем лишь расползающиеся ошметки, никакой идентификации не подлежащие.
На дорогу она вышла через час. В это раннее утро на дороге было пусто, но Таня решила не рисковать и до Нужного места добиралась лесочком. Вскоре показался заброшенный каменный амбар без крыши. Озираясь по сторонам, она приблизилась, обошла строение кругом. За амбаром, не видный с дороги, стоял видавший виды черный «джип». Мотор работал на холостом ходу, на водительском месте — фигура в знакомой клетчатой кепочке и черной кожаной куртке. Уже не таясь, она пересекла несколько метров, отделяющих автомобиль от стены амбара, открыла дверцу, плюхнулась на переднее сиденье.
— Трогай, Фахри.
В затылок уперлось что-то холодное, металлическое. В окошке мелькнула ухмыляющаяся рожа в синей фуражке, красноречиво выставилось короткое автоматное дуло. Фахри повернул голову — только это был не Фахри.
