Накаленный воздух - Валерий Александрович Пушной
Пилат, сатанея от негодования, рубил направо и налево. Несколько солдат попали под его удары, но остальные сгруппировались и начали давить. Пилат упорно стоял, зная, что пятиться ему нельзя. У него был только один выход: убить всех. Но этот выход был недосягаемым. Он осознавал это. А скоро получил первую рану в своей жизни от римского меча.
Его начали окружать. Он крутился и рычал, как бешеный волк, не страшился крови и не жалел себя. Помнил истину, которую Гай Юлий Цезарь внушал своим легионам: лучше сразу умереть, чем жить ожиданием смерти.
Пилат не видел лиц, все они сливались в одну массу. Увертываясь от мечей, он сделал резкий шаг назад и вдруг запнулся и стал падать. Но Понтий Пилат знал, что падать ему нельзя. Он попробовал удержать равновесие, выгнулся и все-таки не устоял. А в предпоследний миг краем глаза чиркнул по трупу Ксавия под ногами и завалился на него. Торчащий снизу меч Ксавия вошел Пилату под ребра.
Но Понтий Пилат не сдавался, он попытался приподняться и снова выставить вперед свой меч. Однако римский солдат-наемник злобно вырвал у него меч и всадил ему глубоко в глотку.
В последний миг, когда его меч, поднятый чужой жестокой рукой, был высоко занесен над ним, Понтий Пилат осознал, что полностью сбылось предсказание Иоханана Крестителя.
И в ту же секунду перед собой Пилат увидал спокойный и грустный лик Йешуа назорея.
– Ты был прав, – пронеслась тоскливая мысль в голове бывшего прокуратора, обращенная к Йешуа. – Я не простил себя.
– Это навсегда останется с тобой, – ответил Йешуа.
Его лик исчез, как только горло Пилата разорвал металл меча. Свет от костров стал меркнуть. Все стихло. И скоро он увидал свое тело. Оно лежало скорченное и окровавленное, рядом с телом убитого им Ксавия, в горло был вонзен меч, который много раз спасал Пилата от смерти в самых лютых сражениях.
Пилат глядел на свое тело сверху и не понимал, почему он смотрит на него, как на чужое.
Он еще не знал, что тело его было уже мертвым.
Глава сорок седьмая
Вечность и миг
Автомобиль Пантарчука проехал по территории центрального городского рынка и подъехал к воротам металлического забора вокруг Собора Успения Пресвятой Богородицы. Водитель нажал на педаль тормоза, но авто продолжало движение. Водитель надавил сильнее, до отказа, но машина не останавливалась, катилась вперед. Он лихорадочно заерзал, торопливо работая ногами и руками.
– Тормоза, – бросил сквозь зубы, – тормоза отказали!
Автомашина миновала забор, съехал с асфальтовой дороги в траву. Водителю с трудом удалось вырулить среди деревьев и развернуть автомобиль в обратном направлении. Неожиданно заглох мотор, но авто продолжало катиться. Под колесами снова зашуршал асфальт. Пантарчук на заднем сидении нахмурился. Василий напрягся. Диана между ними притихла, сжимая руки. Петр и Василий одновременно подумали о Прондопуле.
– Направляй в забор! – решительно потребовал Пантарчук.
Но руль невозможно было повернуть. Водитель покраснел от натуги.
– Помоги, – буркнул охраннику справа.
Тот тоже ухватился за руль. И вдвоем едва-едва смогли справиться. Автомобиль уткнулся в забор и остановился. Водитель расслабился, вытирая с лица пот. Охранник тяжело выдохнул воздух. Василий распахнул дверцу и выбрался наружу.
– Зачем ты приехал сюда, безумец? – вдруг услышал он у себя над ухом и вздрогнул от этого. По спине под рубахой пробежали мурашки. А затем тело пронзило ледяным холодом, как будто он с головой окунулся в прорубь. Василий обернулся. Архидем стоял рядом. – Ты хочешь простить Йешуа его предательство? – спрашивал он. Глаза Прондопула были страшны, как пропасть.
– Я хочу знать правду, – через силу ответил Василий, выдерживая этот жуткий взгляд.
Диана, выпрыгнув из машины следом за Василием, испуганно притиснулась к нему, одергивая блузку и юбку. Пантарчук, выйдя с другой стороны авто, стоял, смотрел сердито, слушал. У водителя и охранника по коже забегали мурашки.
– Ты опять за старое, – недовольно произнес архидем. – Правда – это такое забавное слово, – взгляд его стал скучным. – Не существует ни правды, ни лжи. То, что одни считают правдой, другие считают ложью. Не осталось прежних истин, есть одни заблуждения. Время Йешуа прошло. Заповеди никому больше не нужны, они смешны и нелепы, ни к чему не приводят. Твоя дорога лежит мимо этого храма к новым святилищам. Поменяй свой выбор, пока не поздно. У тебя еще есть время. Если ты сделаешь правильный выбор, ты подчинишь время себе. Но твой неправильный выбор сделает время неподвластным тебе.
– Ради ваших новых святилищ я должен отказаться от любви! Но зачем нужна вечность без любви? – Он обнял Диану за плечи. – Я не могу изменить себе.
– Твои слова бездумны. Вечность – это величие духа, – произнес Прондопул. – Ты останешься обыкновенным червяком, но мог бы стать Великим.
– Величие без любви – это одиночество. – Василий крепче прижал к себе девушку. – Я сделал выбор.
Пантарчук не вмешивался в разговор. Только расстегнул костюм, чтобы легче дышалось. Василий был тверд и спокоен и обходился без посторонней помощи.
Над головой в чистом солнечном небе разнесся крик черной птицы – и архидем пропал.
Василий с Дианой постоял еще некоторое время, успокаиваясь, и шагнул к воротам.
В Соборе было тихо. Василий интуитивно взглядом отыскал икону Марии Магдалины, подошел к ней вместе с девушкой. Пантарчук вошел внутрь следом и остановился у двери.
Василий всмотрелся в лик Марии и неожиданно обнаружил, как перед иконой будто колыхнулся воздух. Диана крепко сжала его локоть. Василий неосознанно медленно отступил. И тут же перед ним возникла красивая женщина в белых одеждах. Улыбнулась ему. Он сразу узнал ее. Вереница вопросов возникла у него в голове, но с губ слетел один:
– Я не подвел тебя?
– Ты знаешь ответ, – отозвалась Мария Магдалина и перевела взгляд на девушку. – Смерти Сусанны и Евдокии не были напрасными, – сказала ей и вновь повернулась к Василию. – Я многое пережила, спасая сына, но все было, как должно быть. – И она стала тихо удаляться.
Диана замерла и не дышала, широко открыв глаза. Мария исчезла, оставив легкое колыхание воздуха. Василий безмолвно постоял еще минуту у иконы и тихо увлек девушку за собой. Переместился к распятию. Губы едва шевельнулись:
– Ты любил Марию Магдалину? – спросил он шепотом. – Прондопул сказал, что
