Федор Шахмагонов - Хранить вечно
Голубев. Не помню, какого это было числа. Мы не следили за числами по календарю. В это время наша авиация бомбила железнодорожные узлы, где скапливались немецкие войска. Разрывы были слышны и в лагере. Из военнопленных создали несколько бригад для расчистки железнодорожных путей. Я попал в одну бригаду со Шкаликовым. Я его ранее в нашем лагере не видел. Но тогда много появилось «новеньких». Немцы отступали и переводили военнопленных из тех районов, куда вступала Красная Армия. В этой же бригаде оказались Власьев и Раскольцев. Они тоже были переведены из других лагерей. Раскольцев утверждал, что он по случайности выбрался живым из Майданека.
Следователь. Вы тогда знали, что такое Майданек?
Голубев. Я и сейчас хорошенько не знаю, что это такое. Я знал, что есть такой лагерь под Люблином. Мы его название произносили шепотом. Плохо, но и у нас работал свой «вестник». В Майданек отправляли тех, кто уже не мог работать на земляных работах. Отправляли и тех, кто решался на побег и попадался. Мы его называли между собой «преисподней»… Это была смерть.
Следователь. Шкаликов рассказывал, как он попал в плен?
Голубев. Рассказывал… Был ранен. Попал в плен без сознания. Но это все так говорили: ранен, контужен… Проверить я не мог и не очень-то вникал в его рассказ…
Следователь. Но он был организатором побега… Вы должны были бы иметь к нему доверие.
Голубев. А если бы я ему не доверял? Что это изменило бы? Мы все были обречены. Все, кто имел какое-то отношение к строительству укреплений. Я доверял ситуации. А ситуация была удобна для побега. Это могло прийти в голову любому из нас. Шкаликов сообразил первым. А может быть, и не первым. Он первым рискнул заговорить об этом с товарищами. Мы расчищали железнодорожные пути на больших станциях. Все было в завалах: обрушенные здания, провалы в стенах. Вокруг лес… Мы знали, что в лесах нет немецких частей, что они сосредоточены в крепостных фортах. По слухам, в лесах действовали польские партизаны. Бригада десять человек. Сопровождает нас один автоматчик. Из инвалидной команды. Нам попался немец, лет пятидесяти пяти. В очках. Равнодушный. По-моему, он всего боялся. Десять человек могут уйти от одного автоматчика, когда кругом пожары, руины, обвалы. Шкаликов предложил бежать. Двое должны были вырвать у немца автомат. Он мне предложил напасть на немца.
Следователь. Почему именно вам?
Голубев. Не знаю… Власьев присоединился к нам в самую последнюю минуту. Заранее с ним Шкаликов не сговаривался.
Следователь. Кто-нибудь собирался бежать с вами из вашей бригады?
Голубев. Собирались…
Следователь. Почему никто с вами больше не ушел? Вас ушло из десяти только четверо…
Голубев. На этот вопрос ответить невозможно… Почему мы раньше не пытались бежать? Куда бежать? В лес? А дальше? Начнут искать… К кому мы обратимся в чужой стране? Кто нас скроет?
Следователь. И вы все же бежали!
Голубев. Бежали… Нас могли выдать в первой же деревне. Нас не выдали.
Следователь. Вы скрывались на хуторе?
Голубев. В подполье у хозяйки. Молодая красивая полька… Она нас скрыла.
Следователь. Я прошу поподробнее рассказать, как она вас скрыла.
Голубев. Я и Шкаликов напали на автоматчика. Старик. Шкаликов сбил у него с глаз очки, я вырвал автомат. Я застрелил его, чтобы не поднял шума. И побежали… Но не в лес… В лес сразу нельзя. Хватятся, с собаками найдут. Мы скрылись под обломками. Огляделись. Оказалось нас четверо… Я, Шкаликов, Раскольцев и Власьев. Под обломками нас не нашли. Мы слышали собачий лай. Но в кирпичной пыли, на битом камне собаки не взяли следа. Ночью опять бомбили наши. Все, что удалось за день немцам расчистить, все было вновь разбито и разбросано. Ночь и следующий день мы сидели под обломками. В тот день немцы не выгоняли наших на работу. Ночью мы двинулись в лес. Шел мокрый снег пополам с дождем. Это удача. Собаки не берут след после дождя. Шли на запад. Так нам казалось надежнее. Вел Шкаликов. Он сказал, что у одного поляка разузнал дорогу к хуторам. Там мы надеялись выпросить какой-нибудь еды.
Следователь. Вам не говорил Шкаликов, у какого поляка он расспрашивал дорогу?
Голубев. Я не спрашивал… Мне было все равно. Поляков в лагере было много. Их тоже заставляли работать на укреплениях.
Следователь. Кто пошел на хутор?
Голубев. Шкаликов…
Следователь. Почему именно он? Он знал немецкий или польский язык?
Голубев. Немецкий язык знал у нас один Раскольцев. А что было делать с немецким языком? Мы шли к полякам.
Следователь. Но почему пошел на хутор именно Шкаликов? Он что, очень смелый человек?
Голубев. Наверное, не из трусливых! Мы оставались в лесу. Если бы он на хуторе наткнулся на немцев, ему спасения не было бы! У нас оставались какие-то шансы. У меня был автомат.
Следователь. Он объяснил вам, почему вас решила скрыть эта полька?
Голубев. Объяснил… Она считала, что скоро придет Красная Армия. Она спросила, кто с ним. Он рассказал.
Следователь. Вы с хозяйкой общались?
Голубев. Нет! Я все время сидел в подполе. К ней выходил по ночам Раскольцев. Он ей понравился… Молодой, холостой. Бойкий он был парень. Студент…»
По сюжету этой истории все показания совпадали.
Во всех показаниях Голубева меня заинтересовала одна фраза. Это ответ на вопрос следователя, смелый ли человек Шкаликов. Голубев ответил: «Наверное, не из трусливых!» Он был вообще очень сдержан в своих оценках и, я сказал бы, даже скромен. Он добился возвращения в строй. Сражался. Был тяжело ранен в тяжелых боях на магнушевском плацдарме, где несколько дивизий 8-й гвардейской сдерживали массированный удар немецкой танковой группы. Ранение было тяжелым. Он два года провел на госпитальной койке и умер в сорок седьмом году.
Стало быть, Шкаликов «не из трусливых». Что же с ним случилось, когда он вернулся домой? Не таким нам его обрисовала его собственная жена. «Боялся он», — говорила она. И рассказывала о великом его страхе. Даже если что-то и было, чего он мог опасаться, зачем двойные ставни? Ночи не спал… И смело пошел один на хутор. Сам вызвался. Любой из четырех мог пойти. Пошел он…
Несколько иным, чем обрисовала его Клавдия Ивановна, представал он и из допроса.
Из протокола допроса Шкаликова старшим лейтенантом Колобковым:
