Александр Кулешов - Мир приключений. 1984 год

Я выпроводил ресторатора за дверь.

— Петрович, займись мальчиком. Мне надо посоветоваться с бабусей. Ты ей все передал?

— Она все уже знает и ждет твоего вызова.

Я ушел в другую комнату и долго говорил с бабушкой.

Бои Соискателей проходили по олимпийской системе — проигравший мог отправляться восвояси или занять место среди зрителей. Ничья не объявлялась — соперники бились до победы.

По жребию мне пришлось принять участие в утренних боях. Кавалер с красной лентой Верховного судьи через плечо долго копался тощими пальцами в вазе и наконец вытащил мне первый номер. Я предпочел бы выступать не самым первым, чтобы предварительно посмотреть на один–два боя — все-таки знать уровень мастерства здешних кавалеров мне бы не повредило. Судья смотрел на меня наглыми глазами, склонив голову набок, как вздорная сорока. Почему-то его птичье лицо показалось мне знакомым. Я попытался вспомнить, но не смог. Ладно, подумал я, и равнодушно кивнул. Первый так первый. Выиграю бой и насмотрюсь вдоволь.

Мою броню привез на тележке Илия со своими подручными. С помощью Петровича и Юлика я надел ее на себя. Была она тяжела и неудобна, но приходилось терпеть. Илия припас также дюжину деревянных копий. Я уселся на Нектара, строго-настрого приказав Петровичу только наблюдать.

Дома я однажды имел неосторожность привести Петровича на тренировку. У меня из головы вылетело, что он всего-навсего робот, для которого самое святое — Первый Закон, гласящий, что робот не может причинить человеку вред или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред… Тот, кто придумал этот мудрый закон, должен был обязательно предусмотреть в нем хотя бы одно исключение, относящееся к конным поединкам. Когда два бронированных рыцаря стремглав кинулись друг на друга, Петрович своим быстродействующим мозгом мгновенно сообразил, что они сейчас нанесут друг другу вред, и по долгу роботов решил этого не допустить. Я не успел ничего заметить, но рыцари вдруг остановились в недоумении, потому что уставленные на соперника копья развалились в их руках пополам… Я высказал роботу все, что о нем думаю, объяснил цель и задачи спорта, и он сказал, что ему все понятно. Однако, едва рыцари, сменив копья, бросились в атаку, все повторилось. Пришлось срочно отправить Петровича прочь.

Я на всякий случай взглянул на блок-кольцо, надетое на палец левой руки, и выехал на Ристалище.

Глашатая долго перечисляли победы моего соперника — все это я слушал вполуха. Наконец раздался сигнал, и мой первый бой начался.

Из этого короткого боя я успел понять только то, что мастерством здешние кавалеры не блещут. Мой противник вылетел из седла от первого удара, не сумев даже толком зацепить меня. Я спешился, снял, по здешнему обычаю, шлем, помог подняться на ноги кряхтевшему кавалеру, и мы поклонились королевской ложе. Потом я сидел на солнышке, сняв броню, и смотрел, как ломают копья другие претенденты — среди них лишь двое или трое показались мне достаточно серьезными соперниками. Больше всего мне хотелось увидеть кавалера Рюделя, но его нигде не было — видимо, он попал в вечернюю подгруппу.

Часа через два пришел черед второму моему поединку. Я надел броню и пошел за лошадью. Картина, которую я увидел, заставила меня похолодеть: Нектар, дергаясь, лежал на полу конюшни, с его губ капала розовая пена, а вокруг метался ошалевший Юлик.

Я понял все с одного взгляда: кавалер Рюдель нанес мне новый и очень меткий удар.

— Здесь кто-нибудь был? — спросил я.

— Никого… Дядюшка был… — Мальчишка чуть не плакал.

— Зачем он приходил?

— Проведать… Сладостей вот принес…

— К лошади подходил?

— Да… “Хороший, говорит, конь, славный конь…” Похлопал его.

— Кормил?

— Конфету дал…

Все было ясно. Агенты Рюделя добрались-таки до дядюшки Теодора. Ах, быстро его обработали!

Я стремглав бросился наружу, потому что там уже объявлялся следующий бой — мой бой.

— Моя лошадь отравлена, — шепнул я Илии и Петровичу. — Что будем делать? Кто-нибудь из кавалеров сможет одолжить мне лошадь?

— Я боялся чего-нибудь подобного, — сказал Илия. Это все подстроено, и никто нам лошади не даст.

Вдруг мне в голову пришла сумасшедшая мысль. Ведь дворцовая конюшня в пятистах метрах отсюда!

— Есть выход, — сказал я. — Илия, прошу тебя именем Ганелоны: беги в конюшню и скачи сюда на Росинанте. Дай ему с сахаром эти таблетки и сюда. Я постараюсь выиграть время.

Сопровождаемый Петровичем, я кинулся к птицеголовому судье. Он с важностью восседал в глубине судейской ложи, потягивая что-то из стакана.

— Я прошу дать мне пять минут отсрочки. Моя лошадь нездорова, и я хотел бы ее сменить.

Остроносый кавалер окинул меня мерзким взглядом — я даже поежился под броней — и проворно вылет из кресла.

— Кавалер откатывается от поединка? — громко спросил он. — Кавалер испугался боя с соперником?

— Да не отказываюсь я! Мне нужно пять минут, чтобы сменить лошадь.

Он смотрел на меня с ядовитой ухмылкой.

— Поскольку бой уже объявлен и соперник ожидает на Ристалище, по кодексу конного боя его следует объявить победителем…

Тут меня словно кипятком ошпарило. Я вспомнил, откуда мне знакома эта длинноносая рожа!

— Кавалер же, отказавшийся встретиться в честном бою с соперником, изгоняется с позором из числа Соискателей, вымпел его всенародно срывается и попирается ногами… — открыто издеваясь, нараспев читал судья.

Я быстро оглянулся — не помешает ли мне Петрович? Но тот стоял спиной к нам у балюстрады и разглядывал моего гарцующего соперника. Ну и хорошо. Эх, птиценосый, ты меня видишь впервые, а я тебя уже видел — на картине, за спиной у Ганелоны, — и теперь знаю, что ты за птица! Сейчас я сделаю мгновенное движение, которое ты даже не увидишь, и ты сложишься пополам, тихо ляжешь на землю и будешь лежать долго — достаточно долго, чтобы я успел вышвырнуть из седла своего соперника. А когда ты немного оживешь, я шепну тебе несколько слов, после которых ты никогда не захочешь становиться мне поперек дороги!

Судья был глуп как пень, и инстинкты самосохранения у него начисто отсутствовали. Иначе он не посмел бы разинуть рот и заорать ликующим голосом:

— Объявляется, что ввиду отказа…

“Сам виноват”, — подумал я, незаметно разворачивая плечи и расслабляя кисть. Эх!..

Но ударить я не успел, потому что пальцы Петровича намертво сковали мою руку.

— Второй кавалер тоже не может биться, — сказал Петрович, дружески обнимая судью за шею и поворачивая лицом к Ристалищу. От этого легкого прикосновения глаза у судьи вылезли из орбит, рот приоткрылся, а лицо начало синеть. Но Петрович знал меру — через две–три секунды он отпустил обмякшего судью и даже поддержал его за локоть, чтобы тот устоял на ногах.