Лазарь Лагин - Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова)
— Нам лучше отвернуться? — тихо осведомился Фламмери, полный желания поберечь нервы своих младших партнеров — эсэсовцев.
— Благодарю вас, сэр, — сказал Фремденгут. — Пожалуй, так было бы лучше… Я…
— Вы мне хотели еще что-то сказать? — спросил Фламмери.
— О нет, сэр!.. То есть, да, я хотел сказать… э-э-э, я хотел сказать «хайль Гитлер!», сэр… Да, именно хайль Гитлер!..
И не успело еще дойти до сознания главы острова Взаимопонимания Роберта Д. Фламмери и Эрнеста Цератода все несоответствие этого восклицания с недавним поведением дисциплинированнейшего из граждан острова Взаимопонимания барона Вальтера-Фридриха-Готлиба фон Фремденгута, как тот выпустил пол-автоматной очереди в спину главы правительства и вторую половину в спину его заместителя, который до последней секунды своей жизни так и оставался при убеждении, что первая половина этой очереди пошла целиком на Розенкранца.
— Хайль Гитлер! — браво подхватил фельдфебель Кумахер и первым делом пристрелил Розенкранца.
Что же касается кандидата на пост губернатора острова Разочарования — мы имеем в виду Джона Бойнтона Мообса, — то он был слишком любопытен, чтобы не глянуть хоть одним глазком, как будут расстреливать «этого грязного нигера». Поэтому он, единственный из всех троих убитых белых, имел все основания догадаться, что пришел его последний смертный час. Мообс пронзительно заверещал и попытался, судорожно извиваясь, подползти под койку.
Было бы непростительным преувеличением даже для самого благожелательного некролога, если бы в нем было сказано, что Джон Бойнтон Мообс грудью встретил смерть от эсэсовского автомата. Он встретил ее совсем другой частью тела.
— Они готовы, господин майор! — приложил Кумахер дрожащую руку к козырьку.
— Захватите две обоймы!.. Перезарядим на ходу!.. Да ну же!.. Бежим спасать ящики!..
— Какие ящики, господин майор?
— Идиот! Те самые, которые мы только что зарыли!.. — истерически прокричал Фремденгут, перекрикивая бесконечную «Ойру». — Если мы их не спасем, не сносить нам головы!..
Под разухабистые звуки губной гармошки они покинули пещеру, бросились вниз по тропинке к речке, к ущелью, перебрались на его правую сторону, обливаясь потом, с сердцами, бешено колотившимися в груди, с подкашивавшимися от страха и усталости ногами, они уже почти плелись на ближних подступах к Священной воронке. Осталось метров двести, не больше, когда Кумахеру пришла в голову счастливая мысль, что если он сейчас прикончит своего майора, то можно будет дальше не бежать и можно будет упасть на траву и спокойно дышать, дышать сколько влезет, а дальше пусть будет, что будет, потому что больше он бежать не может.
Он выстрелил в спину господину майору раз, потом еще два раза и блаженно опустился на траву, лег на спину, широко раскинув руки и ноги, как он всегда отдыхал после «очистительных операций» и в Киеве, и в Керчи, и в Риге, и в каком-то небольшом городке под Минском. Он уже успел настолько прийти в себя, чтобы поразмыслить над тем, как объяснить прибывшему подкреплению на этом судне (а майор говорил, что придет подлодка!) смерть барона фон Фремденгута, и он придумал, что можно будет все свалить на Егорычева и Смита. Калибр автоматов, принятых на вооружение армии Третьей империи, слава богу, одинаковый. А что до ящиков, то пускай они пропадают пропадом. Он скажет, что и знать ничего не знает о каких-то ящиках, но что если они пропали, то ясно, что их уволок к себе этот самый большевистский капитан-лейтенант и его дружок англичанин.
Потом он стал думать о том, как приятно будет, когда оба эти «красных» попадутся в его руки, и как он их будет расстреливать… Нет, не расстреливать, а вешать… Он скажет своему вновь прибывшему начальству, что…
Но что он собирался сказать своему вновь прибывшему начальству, так и осталось навсегда неизвестным, потому что как раз в это мгновение метрах в трехстах от Кумахера что-то невообразимо яркое вспыхнуло, и фельдфебель Курт Кумахер превратился в бесформенный продолговатый кусок угля. Скатившаяся спустя очень короткое время вниз по ущелью черная жгучая туча, о которой мы уже выше рассказывали, хотя и захватила своим левым крылом место, на котором отдыхал Кумахер, но Кумахера это уже нисколько не интересовало.
XXIII
Собственно, на этом кончается наше повествование.
Если бы автор задавался целью написать роман приключений, имело бы, пожалуй, смысл подробно рассказывать о том, как устрашенное взрывом население острова оставалось в пещерах, терпя голод и жажду, вплоть до утра пятнадцатого июня. Никто из них поэтому не видел, как из разбуженного атомной бомбой вулкана выстрелило под самую субстратосферу могучим столбом дыма, а вслед за этим скатилась вниз по долине реки, сжигая все на своем пути, черная палящая туча; о том, как высоченная волна, перед тем как умчаться к берегам Южной Америки, где она также наделала немало бед, с грохотом хлынула на берег острова Разочарования и смыла с него все сооруженное человеческой рукой и взращенное природой на высоте не меньше тридцати метров над уровнем океана; как в кромешной душной мгле разразилась гроза чудовищной силы и длилась без малого двое суток, и так далее и тому подобное.
Однако автор, приступая к описанию необыкновенных похождений Константина Егорычева, Сэмюэля Смита; Роберта Д. Фламмери, Эрнеста Цератода, Джона Бойнтона Мообса и двух эсэсовцев, меньше всего собирался писать приключенческий роман. Ему казалось, что события, развернувшиеся на маленьком и безвестном острове Разочарования с шестого по тринадцатое июня тысяча девятьсот сорок четвертого года, представляют интерес в высшей степени злободневный, многократно и настойчиво перекликающийся со многими жгучими проблемами современности.
Именно поэтому автор считает себя вправе в настоящей, заключительной главе, когда основные и решающие события уже завершились, ограничиться лишь самым общим перечислением последующих событий.
Мы уже говорили, что до утра пятнадцатого июня над островом свирепствовал сильнейший ливень. Ему местные жители обязаны не только некоторыми, хотя и весьма ощутительными временными лишениями, но и многим хорошим. Ливень смыл в бухту вулканический пепел и не дал разбушеваться пожарам. Правда, немалую службу сослужил островитянам и сильный южный ветер, угнавший главную массу пепла к северу от ущелья. Пострадал от огненной тучи в основном район Северного мыса. На Священной лужайке вся растительность, от трав до могучих вековых деревьев, попросту пропала, словно роковая туча начисто слизнула ее и унесла с собой в бухту. Внутри Священной пещеры все деревянное, текстильное, кожаное, бумажное (не считая нескольких разрозненных листков черновика книги Джона Бойнтона Мообса, случайно уцелевших под ящиком с консервами) сгорело бесследно.
