Владимир Рыбин - Приключения 1975
Под утро Фоня вышел на площадь, пустынную в этот ранний час. В центре площади стоял милиционер; он возвышался на ней как обелиск.
Площадь была обширна, как прерия. Фоня был едва различим на ее краю. Но милиционер вынул свисток, издал короткий повелительный свист и поманил Фоню пальцем. Фоня стал медленно приближаться к милиционеру по линии его взгляда, постепенно ускоряя движение, как болид, попавший в сферу земного притяжения.
Иногда он озирался по сторонам, словно желая ухватиться за что-нибудь, чтобы противодействовать влекущей силе. Но ноги несли его вперед, будто подчиняясь манящим движениям обтянутого белой перчаткой пальца, который продолжал сгибаться и разгибаться до тех пор, пока в силу развитой инерции всякое уклонение в сторону уже стало для Фони невозможным.
Достигнув центра площади, Фоня остановился перед милиционером. Это был большой рыжий милиционер; он смотрел на Фоню благосклонно, будто давно ожидая его здесь. Рыжий милиционер спросил о чем-то Фоню. Тот пошарил в карманах, затем развел руками. Тогда, не возобновляя беседы, они двинулись через площадь к цели, ясной для обоих, Фоня впереди, милиционер сзади, соблюдая дистанцию — три шага.
Через пятнадцать минут Фоня был сдан в отделение, как бездокументный. Его усадили на деревянную скамейку в комнате дежурного. Он сейчас же погрузился в дремоту, из которой его вырывали частые телефонные звонки. Просыпаясь, он принимался обдумывать свое положение. Даже натуры, наименее склонные к размышлениям, обычно предаются им в ожидании допроса.
Это не был стройный ход мыслей, а лишь случайное мелькание обрывков воспоминаний, прерываемое припадками дремоты.
Картины прошедшего дня одна за другой проплывали в его полусонном сознании. Рынок, где его пытались обокрасть; женщина с патефоном; молчаливый милиционер в метро; решетка с острым чугунным лепестком; пожар — все события этой ночи. Что он пытался украсть? Где? Каким образом потерял свою добычу? Это осталось для него загадкой. В этом городе все подчинялось особым, неизвестным ему законам, даже кражи. Он чувствовал себя как человек, дернувший нечаянно рычаг огромного незнакомого механизма и пораженный его неожиданным действием.
Не было никакой надежды устроиться в этом городе, где нельзя работать «на цып», где простая кража влечет за собой столько необыкновенных, опасных и совершенно непонятных событий. Он вспомнил о родных краях; но картины прежней жизни были серы и холодны; они не были освещены и согреты ни дорогими образами детских лет, ни тоской по родным местам, ни доброй памятью о верных друзьях. Лишь один островок, более уютный и благоустроенный, чем вся его жизнь, возникал иногда на горизонте памяти: тюрьма, где он провел три недели.
— Войдите, — раздался голос.
Молоденький сержант по-докторски распахнул перед Фоней дверь кабинета.
Через час Фоня, распаренный от многих стаканов чая, дымя папиросой, заканчивал показания. Он был весел и доволен; так иногда действует на человека неудача, избавляющая его от тягот дальнейшей судьбы. Фоня рассказал обо всех украденных им курах, точно указав масть каждой; сосчитал всех похищенных поросят; подвел итог всем уздечкам, ряднам и кошелькам, добытым на базаре; всем шапкам, снятым с пьяных; сознался даже в похищении «трех свинок» у мальчика на бульваре — и умолчал только о том, что случилось с ним ночью в музее. Не раз возвращался он к одному и тому же поросенку, не раз, дорожа истиной, уточнял число и породу похищенных кур; как бы сожалея, что источник признаний не может быть бесконечным, он повторялся, смаковал подробности, готовый из симпатии к сержанту сознаться в любом количестве любых преступлений. Но о случае в музее он молчал, ибо не считал его преступлением. Его юридические представления были крайне смутны. Что означают понятия «умысел» и «покушение», он не знал и полагал, что власть интересуется только удавшимися преступлениями, пренебрегая теми, которые не могли быть успешно доведены до конца.
Утомленный его откровенностью, сержант наконец закончил протокол; но, прежде чем подписать его, он задал Фоне на всякий случай вопрос, с которым обращались сегодня ко всем задержанным во всех отделениях милиции города Москвы:
— Не вы ли совершили попытку ограбления Музея живописи и скульптуры?
— Нет, — ответил Фоня чистосердечно.
Ибо он не знал, что такое музей, что такое живопись и что такое скульптура. Он подписался под протоколом и с легким сердцем отправился туда, где ему вставляли зубы и где его учили играть на домре.
Ялта.
Январь 1940 года
ДОКУМЕНТАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ОЧЕРК
ГЕННАДИЙ БОСОВ
Но следам грабителей могил
«Любая археологическая находка — собственность страны, в которой она найдена, и не может быть вывезена из страны без специального на то разрешения»…»
«…Иностранные экспедиции, по приглашению научного учреждения ведущие раскопки на территории данной страны, имеют право вывозить в музеи своей страны лишь д у б л и к а т ы вещей, хранящихся в местных музеях, или же с разрешения археологических ведомств — отдельные предметы, не представляющие для данной страны, где ведутся археологические раскопки, особой научной ценности…»
«…Кража археологических находок к а р а е т с я з а к о н о м…»
(Из законов по охране исторических памятников.)«Три кита, на которых сегодня зиждется международная преступность: наркотики, торговля «живым товаром», контрабанда золота и археологических антиквариев… Борьба с ними необычайно сложна и бесперспективна: в любом из трех случаев мы сталкиваемся с хорошо налаженной и продуманной организацией, в которой дилетантам делать нечего…»
(Из беседы ответственного сотрудника Интерпола с корреспондентом «Лайф».)Это документальный рассказ об одном из трех «китов» подпольного бизнеса — краже и контрабанде археологических сокровищ в разных странах мира, в прошлом и настоящем. Сегодня эта тема все чаще и чаще появляется в ежегодных отчетах Интерпола, беспокоит многие капиталистические страны, страдающие от набегов «грабителей могил», интересует мировую общественность, ученых-специалистов, прессу. Еще бы, бесценные археологические сокровища культуры и искусства многих стран мира сегодня расхищаются в Старом и Новом Свете. Каждый день, каждый час! Не только из государственных музеев и частных собраний, они извлекаются из курганов, могильников, археологических раскопов, о существовании которых не подозревают даже археологи. Ведь на раскопки и археологическую разведку отводится, как на «непродуктивную» отрасль науки, до обидного мало средств… И порой ученые приходят слишком поздно.