Матушка-Метелица. Рождественская сказка - Ирина Югансон
– И не жаль его ничуть?
– Что его жалеть – сам выбирал.
– А если не сам?
– Даже и так. Говорили ему обо мне гадости, а он и поверил, не пришёл ко мне, не спросил, так ли всё это. Поверил самому гадкому, самому чёрному, словно и не знал меня все эти годы!
– Но…
– Погоди, не перебивай, ты своё сказала, теперь я своё скажу. Каждому слову, что меня пачкало, поверил. Слушал, да поддакивал.
А потом?! Весь лес знал, что со мною творилось, а он не знал? Как сила моя ушла? Как я по частицам, по крупинкам себя заново собирала? Пришёл он спросить, как ты, жива ли ещё? Даже если и не было никакой любви, померещилось мне, но ведь другом-то он себя называл? Друг оставляет в трудный час? В беде бросает?
– Но он…
– Что он?.. Ведь нечего тебе сказать! Нечего. Он все эти годы знать не хотел, по какому краю я ходила. Так что умру, а шага ему навстречу не ступлю!
– Так ведь и ты…
– Да я. Вспылила. Натворила, о чём пожалела потом, но ведь больно-то как было! Как больно!..
Ладно, незачем старое бередить – что было сделано, то было сделано, что было сказано, то было сказано, никому этого не изменить, разве что фея палочкой махнёт, так нет у нас в лесу феи.
– Может, мы, Кикиморы заместо феи сойдём?
– Ты пойми, не своей волей он сейчас живёт. Он сейчас как кукла на верёвочках – дёрнут за одну, он головой кивнёт, дёрнут за другую, он скажет такое, о чём и думать не думает.
– Или ты не знаешь, что творят с людьми болотницы? Досуха ведь выпьет.
– А мне что с того?
– А если бы он сам к тебе пришёл?
– И как он мне в глаза поглядит? Да и не придёт он. Он и забыл, что я не свете есть.
– А если не забыл?
– Так забудет. И я забуду.
– Не забудешь. Будешь всю жизнь тосковать, да лютовать, да вьюгой над землёй метаться.
– Ничего, справлюсь.
Я ведь, глупая, поначалу пыталась с ним объясниться, так он что удумал – он Поляну от меня закрыл – не пускает теперь меня Заветная Поляна!
– Ну а ты?
– А я? Я дороги туда замела, чтоб и следа его на тропинках не осталось!
– А если бы смогла туда пройти?
– Ну уж нет! – Мне в его тереме делать нечего – там его ненаглядная всё на свой лад обиходила, а я… Я разве что с поганой метлой появлюсь да разнесу это милое гнёздышко по брёвнышку!
– Видно, впустую мои слова, ты меня и слышать не хочешь, видно, обида громче меня говорит. А ведь ты любила его
– Да вся любовь ненавистью обернулась.
– Ну, это ещё жизнь покажет.
– Как же ты дальше? – не выдержав, вмешались Кикиморы.
– Как эти три года жила, так и дальше жить буду. И не надо меня жалеть.
– А мы не тебя жалеем, хоть и жалеем, конечно, – Кикиморы дружно хлюпнули носами. – И не его даже, хоть поглядеть на него – краше в гроб кладут. А жалеем мы Поляну Заветную. Высохнут на ней травы да цветы, опадёт шелухой трухлявой кора с деревьев, звери в норах зачахнут и птицы гнёзда вить перестанут…
– Ну а я чем помочь могу?
– Видимо, ничем. Ладно, засиделись мы что-то, пора и по домам.
А, уходя, шепнула пани Зося девочкам:
– А вы, красавицы, потихонечку дело своё делайте, только ей ничего не говорите.
– Похоже, Бась, что-то у нас не так пошло.
– Может, маловато соли насыпали?
– Давай ешё разок Поляну обойдём.
– Знаешь, а мне кажется, надо нам всё-таки попробовать с паном Лешим поговорить. Может, никто и не пытался ему ничего объяснить?
– Как же – не пытались! Кто только с ним не заговаривал – он и слушать никого не хочет!
– Всё равно, надо попробовать.
– А если он на нас разорётся?
– Ну так и разорётся, не рассыплемся.
– Хорошо бы привести его за руку к Матушке-Метелице да запереть обоих где-нибудь в чулане – пусть разбираются.
– Они доразбираются! Они так доразбираются, что от терема щепки на щепке не останется.
– Или она его под горячую руку по стенке как комара размажет.
– А размажет, так мы соскребём останочки, да в окошко выбросим – нечего нашу Хозяйку обижать!
И вот, отыскав мешочек побольше прежнего, заново запасясь солью, девицы отправились к Заветной Поляне. Солнышко морозное светило, снег глубокий на свету блестел так, что глазам больно, в ложбинках голубым да розовым отсвечивал, деревья по самые маковки в меха дороге обрядились, лёгким кружевом укрылись, уголёк в снегу дорожку прокладывал, иди себе тихонько, да красотой сказочной любуйся. Только Басе да Стасе было не до зимних красот – всю дорогу они головы ломали, что такого сказать пану Лешему, где нужные слова найти, чтобы мозги у него наконец на место стали! Думали они думали, думали-думали, да и не заметили, как чуть не к самому терему подошли.
Только разве это терем!? Эта жалкая развалюха – терем?! С тех пор, как девочки были здесь в последний раз, крыльцо обвалилось, солома на крыше прогнила до проплешин, кирпичи из трубы повыпадали. А вдоль той стены, где прежде мальвы цвели да душистый горошек вился, чернели сухие плети с пожухлыми листьями, и вся трава близ дорожки, что к дому вела, как от лютой засухи выгорела.
Встали Бася со Стасей, не поймут, а что дальше-то им делать? Стучать в двери?
– Ну уж нет, в гости сюда мне идти неохота. Да и вряд-ли Леший сейчас дома. Может, по лесу где бродит?
– Так и мы по лесу погуляем, соли поразбрасываем, а там как уж выйдет.
Только они так сказали, глядь, сам Леший им навстречу идёт
– Ну, Баська, давай, была-не была!
– Давай, Стаська!
– Пан Леший!
– Дяденька Леший!
– А, это вы опять? Что, никак дорога открыться не хочет?
– Похоже, и не откроется она так просто, похоже, держит нас в Нижнем мире дело важное, и пока мы с ним не разберёмся, придётся здесь погостить.
– Это что ж за дело такое?
– Трудное дело.
– Неприятное дело.
– С Вами, пан Леший поговорить.
– Только обещайте, что выслушаете нас.
Леший насупился, зыркнул исподлобья:
– Я ничего обещать не люблю, там посмотрим. Ну, начинайте.
– Начать, как опять в колодец нырнуть, только мы ведь нырнём.
– Пан Леший, как Вы могли, как у Вас совести хватило Матушку-Метелицу обидеть? Как могли злой клевете поверить? Как посмели лживые наветы слушать и не обрывать?
– Да кто вы такие, поучения мне читать? Ваше какое дело, малявки?!
– Одурили вас да глаза запорошили!..
– А Вы и противиться не стали, слабенькая да беззащитная, как её там, гадости про любимую в уши напевает, значит, так оно и есть. Ради кого вы любовь свою предали? Ради болотницы?
– Это кто меня в предатели записал? И кого вы болотницей величать вздумали? Да я вас сейчас!..
– Что, правда глаза колет?
– Предатель
