Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев
— Всё, Андрюша, спасибо. И за лифчик, и за трусы — как на свет народилилась! Сними и своё — простирну.
— Это можно. А я тем временем искупаюсь. А то давай вдвоём — наперегонки сплаваем.
— Плавать я ещё не научилась, к сожалению.
— Как, даже по-собачьи? — удивился он. — Ну ты даёшь!..
Встал на корму, чуть присел и, слегка оттолкнувшись, скрылся под водой; лодка, качнувшись, отошла метра на три и остановилась. Поднырнув под неё, притаился у носовой части. Минуты через полторы Марта, смотревшая, где же он вынырнет, заподозрила неладное:
— Ой, мама! — обеспокоилась не на шутку. — Где же он? Ой, господи, никак утонул!.. Что же делать?.
— А я тута! — Андрей, рот до ушей, высунул голову из-за борта.
— Ненормальный! Разве ж так можно! … У меня сердце захолонуло, думала, утонул. — На глазах её блестели слёзы.
— Не боись, я на ерике вырос!
Довольный проделкой, откинулся на спину и, работая ногами так, что брызги летели, словно от винта, уплыл на спине метров на десять, прежде чем повернул обратно. Вода сверху тёплая, даже горячая, но на метр глубже — до неприятного холодная. Наплававшись и, уже у лодки, брызнув пару раз на всё ещё неодетую Марту (в ответ на что та пригрозила огреть шестом), вскарабкался обратно и сел на лавочку рядом.
— Ой, мама! — взвизгнула она. — Что это у тебя на ноге?
— Где? А, это… Пьявка прицепилась. И уже насосалась, подлая, — Ногтем сковырнул и выбросил за борт.
— Фу, какая мерзость! — Соседку передёрнуло. — Больно кусается?
— Не-е, они совсем не страшные. Токо кровь долго после них сочится.
— Надо бы говорить не «токо», а «только», понял?
— Понял. Спасибо, учту. Какая ты ещё беленькая-незагореленькая! — обхватил её за плечи и притянул к себе.
— Как сейчас смажу, так мало не будет! — отпихнув, замахнулась ладошкой — Холодный, как жаба… И много себе позволяешь!
Ни в голосе, ни во взгляде сердитости не усматривалось, но он поспешил заверить:
— Виноват, больше не буду, чес-слово!
— Смотри мне, а то схлопочешь!.. Не посмотрю ни на что…
Поднялась, бросила ему полусухие уже штаны, оделась сама; села рядом, улыбнулась, как ни в чём не бывало.
— Это самое… Ты чё, в бога веришь?
— С чего ты взял?
— Ну как же: в балке сказала «ей богу», а теперь вот — «ой господи». И небось была пионеркой.
— Я к религии равнодушна, просто — мама у меня верующая.
— Она что же, верит, что на небе есть рай, а под землёй черти в аду грешников на сковороде поджаривают?
— Ну, в это, может, и не верит.
— Какая ж тогда она верующая?
— Я у неё тоже спрашивала. Она объяснила так: верующий — это тот, кто не совершает богопротивных поступков, добрый и милосердный к людям и всему живому, не эгоист, не вор, не предатель… ну и всё такое.
— Тогда получается, что и я верующий. Толь-ко, — разбил он неправильно произносимое слово на слоги, — бог с попами тут ни при чём! И вобще религия — это…
— Давай поговорим лучше об Александре Сергеевиче — что мы можем для него сделать.
— А чё тут говорить? Я уже всё обмозговал. Ежли и вправду нагрянут фрицы, он переждет несколько дней здесь. Пока рука подживёт. Гражданскую одежду мы с ребятами раздобудем. Потом поживёт на хуторе, спрятать есть где. Правда, насчёт партизан… — Видя, что она вертит головой, спросил: — Ты чё, не согласна?
— Уже всё и обмозговал!.. Мог бы и со мной посоветоваться. Дядя Саша теперь не только твой, но и мой подопечный тоже!
— Пожалста! Не ндравится мой план — предложи свой. Одна голова хорошо, а полторы лучше.
— Не «ндравится», «полторы»… Хвастунишка несчастный! — обиделась за полголовы, не стала и поправлять произношение. — Совсем ни во что меня ставишь.
— Извини. Я…
— Не извиняю! Невежа…
— Больш не буду, чес-слово. Ну, брякнул шутя…
Игривое настроение всё ещё колобродило в нём, он взял её ладошку в свои, стал гладить, заискивающе глядя в глаза, — заглаживал вину.
— Ох и схлопочешь, лиса! — Марта, хоть и приятно ей было такое проявление доброго отношения, ладошку выдернула и даже погрозилась влепить затрещину.
— Ну у вас и привычки: как что, так и по мордасам, — упрекнул, отшатнувшись.
— А что, уже получал?
— Я пока что нет. А вот твой брательник двоюродный не так давно от Иринки схлопотал… Он тебе не рассказывал?
— Говорим о серьёзном деле, а ты — с какими то Иринками! — отвергла она постороннюю тему. — Я вот что хотела бы посоветовать: пацанам своим про лётчика ничего пока не говори. Одежду и поесть приготовим мы с мамой, она мне в этом не откажет. А на дальнейшее…
— Маме твоей говорить нежелательно! — возразил Андрей.
— Если опасаешься, что как немка она ненадёжная, то клянусь — это не так. Честное пионерское! Даже, если хочешь, — ленинское.
— Смотри, такими словами не бросаются!
— Я знаю, что говорю. Потом, мама ведь доктор, а вдруг случится осложнение — ты же видел, какая опасная рана.
— Оно, конешно, ты права, но… не говори пока хуть про островок. Он секретный, и мало ли для чего может пригодиться при немцах. Скажи, что дять Саша находится… ну, например…
— Нет, Андрюшка, — перебив, крутнула головой собеседница, — я маме ещё никогда не лгала и ничего сочинять не буду. Расскажу всё как есть, и будь, как ты выразился, спок — она не подведёт.
То ли с недоверия, то ли у него появились кой-какие догадки, но он пристально посмотрел ей в глаза.
— Что ты на меня так смотришь? — заметила она.
— Как говорила и моя учителька…
— Не попугайничай!
— Сперва дослушай: ты мне начинаешь не ндравиться, — переиначил её фразу. — За то, что не слушаешься старших.
— Во-первых, в слове «нравиться» — если выражаться по-русски — «д» не употребляется. А во-вторых, ты, конечно, старше, но я тебе не навязываю, а всего лишь прошу согласиться.
— Ох ты и хитрая! Ну, ладно: нехай один раз будет по-твоему.
С вечера долго не спалось. Перед мысленным взором один за другим возникали эпизоды закончившегося дня. При этом те из них, что касались непосредственно лётчика, почему-то не казались уже главными. Гораздо большее впечатление осталось от вторжения в его жизнь этой простой и в то же время необыкновенной девчонки.
Вначале, когда эта веснущатая так бесцеременно столкнула его со своей драчливой худобины да ещё и обозвала дураком ненормальным, она вызвала неприязнь и желание отодрать за косы… Вовремя извинилась, а то бы дошло и до этого. Затем неприязнь постепенно уступила место заинтересованности, перешедшей в уважение. Оказалось, что она — красивая девочка и притом «сурьёзная, строгая, неразболтанная, как некоторые, хуть та же Нюська Косая». Такие, примерно, мысли не давали Андрею уснуть.
