С. Марвич - История одного ордена
— Листовка подписана: «Группа моряков». Кто это — группа моряков?
— Это группа моряков, господин председатель.
— Не вы один?
— Не я один.
— Но кто же еще?
— Это группа моряков, господин председатель.
На задних скамьях зашелестел смех. Председатель сдвигает брови:
— Вы сказали, что берете всю ответственность на себя…
— Я это повторяю. В листовках написано то, что можно прочесть в демократической печати.
— У нас вся печать демократична…
Неосторожная реплика. Над председателем смеются. Смеются даже сотрудники реакционных газет — они-то отлично знают нравы своей прессы. Любая из газет, которые они представляют в Тулоне, продается банкам, синдикатам, заокеанским магнатам. И как трудно приходится тем немногим газетам, которые можно считать демократичными!
— В этой листовке оказано: «Ни одного человека в Индокитай!» Ну, Мартэн, это открытый призыв к неповиновению! Иначе это место нельзя понять.
Что-то теперь скажет подсудимый?
Но вопросы, которые судейскому чиновнику кажутся тонкими и коварными, не производят на подсудимого никакого впечатления. Никогда не покинет его сознание своей правоты. Дни, проведенные в тюрьме, не сломили, а закалили его.
— Нет ничего противозаконного в борьбе против правительства, предающего интересы Франции! — раздельно отвечает он.
Адвокат, одетый в мантию, наклоняется к соседу-адвокату и шепчет:
— Я, кажется, не нужен моему подзащитному. У этого парня столько здравого смысла, что он даст сдачи любому казуисту.
После паузы Анри добавляет:
— Господин председатель, разве можно считать преступниками тех, кто боролись против Виши! А ведь Виши считало себя законным правительством Франции.
Он смотрит в упор на второго члена трибунала, который служил Петэну в годы оккупации. Тот не выдерживает взгляда.
Председатель поспешно вмешивается:
— Но, если каждый будет делать то, что ему нравится, к чему это поведет? К чему это поведет, Мартэн?
Председатель все еще старается вести допрос в духе добродушной, поучающей беседы. Поэтому он часто с оттенком благодушия в голосе повторяет имя подсудимого.
— Есть разница между «делать то, что нравится», и отказом выполнять преступные распоряжения.
В зале раздаются аплодисменты.
Председатель сразу меняется в лице. Теперь уже нет благодушия в его голосе. Он кричит:
— Я никому не позволю мешать нам!
И тотчас снаружи раздаются пронзительные свистки. Охранники пытаются оттеснить толпу от дома, где заседает трибунал. Доносятся возгласы: «Мир Вьетнаму! Освободите Мартэна!»
Вопросы задает прокурор:
— Вы сказали, что один из жителей Тулона взял на себя печатание листовок, которые вы составляли. Человек этот здесь, в зале? Узнаёте вы его?
Анри не отвечает. Пауза увеличивает напряжение в зале. Люди задерживают дыхание. Скрестив руки на груди, Анри с презрением смотрит на прокурора. Не надо бы прокурору повторять свой вопрос. Но он повторил и получил в ответ:
— Я не намерен помогать вам! Объявляют перерыв. Наконец-то старый Мартэн может обнять сына. Анри целует невесту. Она держится робко. Он ободряет ее, он шутит. Симона гладит его руку и с таким доверием глядит на жениха! Что бы ни случилось, она не откажется от него. Но почему должно было случиться такое? Почему ее Анри в тюрьме? И что предстоит им?
Подсудимых уводят. На улице моряки бросаются к Мартэну. Каждый хочет пожать ему руку.
Проходят сутки. Как дальше председателю вести допрос? Для него остается только один вариант: подсудимый дал определенные обязательства, подписав контракт; подсудимый их нарушил — он виновен.
Но вариант, который так долго обдумывал председатель трибунала, оказывается негодным.
— Меня обманули, — говорит Анри. — Я был уверен, что буду бороться для блага вьетнамцев. В Индокитае я увидел то, что возмущает совесть честных людей. Я повторяю: обязательства нарушило правительство!
Он рассказывает о том, как французские военные суда топили джонки, как поджигали деревни. Он рассказывает о зверствах экспедиционного корпуса, о шести тысячах жертв в Хайфоне.
— Вопрос о войне решает государство! — внушительно напоминает председатель.
— Несомненно. Но вопрос о мире также решает оно. И он мог быть заключен.
Анри продолжает свой правдивый рассказ.
— Мы — восемь миллионов молодых французов, — говорит он в заключение, — не хотим умирать ни за американских миллиардеров, ни за французских миллионеров. Но действиями одного лица не прекратить войну в Индокитае. Для этого нужна решимость всего народа. Я верю в такую решимость.
«Действия одного лица» — все при этих словах посмотрели на Хеймбюрже. Он сидит, опустив голову. Наступает его очередь.
— Хеймбюрже, когда вы говорили правду: на следствии или в заявлении? — спрашивает председатель.
Хеймбюрже медленно отвечает:
— Я один виноват в саботаже. Мартэн не виноват.
Много вопросов задают ему и много раз незаметно возвращаются к одному, самому важному для трибунала. Пусть будет так, как говорит Хеймбюрже, — измельченный наждак подсыпал он один. Но, может быть, Мартэн, передавая листовки «группы моряков», убеждал Хеймбюрже причинить вред двигателю? Пусть Хеймбюрже хорошенько подумает и вспомнит.
Судьи разочарованы. Хеймбюрже не отказывается от письменного заявления. Никогда Мартэн не говорил ему о том, что надо вывести двигатель из строя.
Начинается допрос свидетелей. Первым идет провокатор Льебер. Здесь он чувствует себя неспокойно. Лицо у него подергивается. Провокатор на каждый вопрос отвечает так, как нужно судьям, прокурору. Но ложь так очевидна, что ни на кого не производит впечатления. Это чувствуют и судьи, и провокатор, и прокурор.
Перед трибуналом проходит матрос Флок, который также служил на посыльном судне «Косуля». Впервые после долгого перерыва они встретились, товарищи по службе. Флок улыбнулся: не робей, мол, Мартэн. Мартын ответил улыбкой: и не думаю робеть, Флок.
— Флок, — спрашивает Мартэн, — видел ли ты хотя бы одного француза, замученного вьетнамцами?
Нет, Флок этого не видел. Он и не слышал об этом. А сколько было замучено вьетнамцев!
— Много, много! — вспоминает Флок.
Это ему приходилось видеть. Страшные картины, от которых содрогалось сердце… Он мог бы рассказать об этом подробно.
— Отвечайте только на вопросы! — поспешно напоминает председатель.
Он, Флок, также настаивал на том, чтобы с ним расторгли контракт, чтобы его вернули во Францию. Его также обманули.
