Георгий Вирен - Искатель. 1988. Выпуск №5
Что скажет Лучинец? Разве имел право он, комиссар, в такой ситуации жертвовать собой?
А в какой жертвуют? Кто знает?…
Он ещё раз сменил позицию и обстрелял врагов, а затем снова переполз в другое место и опять, стараясь бить наверняка, дал очередь в укрывшихся за мотоциклом и на косогоре. Ему ответили тремя короткими, прицельными очередями — на голову посыпались срезанные ветки. Перекатившись вправо, он заменил магазин, пустил ещё одну длинную очередь и опять рывком отполз метра на два.
Затем чуть боком, не выпуская врагов из поля зрения, Антон стал отходить, а когда оказался на более–менее ровной поляне, резко поднялся и наискосок побежал в лес.
Удалившись, наверное, на полкилометра от реки, Мороз услышал где–то близко приглушённый стон. Неужели Ходкевич? Не может быть! Хотя он мог потерять много крови и не догнать своих.
Мороз пошёл на стон, меняя на всякий случай магазин в автомате — это был последний.
Антон едва не наступил на человека, лежавшего на небольшой, зажатой густым перелеском поляне среди жухлого папоротника. Приподняв человека и повернув окровавленным лицом к себе, он не сразу понял, кто перед ним. Постепенно он узнавал знакомые черты, потом различил большой, слипшийся от крови чуб. Придерживая раненого за спину, Антон почувствовал на руке что–то липкое, поднёс ладонь к глазам и скорее ощутил, чем увидел, что это кровь. Максим был ранен в спину.
— Орешко! — позвал Мороз! — Максим!
Один глаз раненого приоткрылся, он попробовал что–то сказать, но только прохрипел:
— Жить… жи… помоги… — а потом точно выдохнул: — Никто…
— Максим! Максим! Орешко молчал.
Мороз с трудом взвалил его на себя, сделал шаг по словно просевшей под ним мягкой земле.
Максим был очень тяжёлым. Спустя десяток шагов Мороз опустил его на траву и, стараясь не причинить боли, снял с раненого телогрейку. Рану, надо перевязать рану!
Комиссар разделся, снял нагельную рубашку и, разорвав её, перевязал Максиму рану на спине — пуля вошла сантиметров на десять ниже правой лопатки. Забинтовать лицо никак не удавалось — повязка не держалась, соскальзывала. Мороз проклинал себя, вспоминая, как гонял своих райкомовцев на санитарные курсы, а сам так и не научился простому, но столь необходимому теперь умению.
Антон надел на голое тело ватник, сырой и холодный, взвалил на себя Максима. Сделал шаг, ещё один.
Прошло около часа. Сквозь загустевающую пелену в сознании — перед глазами подпрыгивали мельчайшие слепящие солнца, и Мороз из последних сил старался выдерживать правильное направление, — комиссар почувствовал, как обмяк Орешко, прервалось его тяжёлое, почти судорожное дыхание, и он стал ещё тяжелее. Тогда Мороз до боли в немеющих пальцах сжал одежду Орешко, боясь уронить эту ношу.
Он дотащил Максима до первого поста, когда уже занялось утро, и впервые за последние недели из–за туч выскользнули, то и дело перебиваясь, робкие, трепетные, как паутинки, солнечные лучи. Мороз уже не почувствовал этого, как и не узнал лица постового партизана, с трудом признавшего в шатающемся, измождённом, словно потерявшем зрение человеке комиссара своего отряда.
Тук–тук, тук–тук… Сквозь предзакатную пелену всадники видят старую тополиную рощу. Окраина Симоновки! Они смотрят друг на друга, словно не веря своим глазам. Наконец! — радость наполняет их. До цели доскакало всего двое — совсем недавно погиб, загнанный, ещё один конь. Но этот человек с медицинским саквояжем и красивыми гладкими руками — вот он, рядом. Доктор Кэ Кэ Серафимов!
Окраина. Белая хата. Раскидистые вишни. Под ними, в холодке — телега… Но никто не бросается навстречу всадникам. На телеге два порубанных тела — одно рядом с другим — породнённые смертной кровью. Нет больше девушки. Зарублен белыми и тот, кто любил её. Погиб их юный товарищ, первым потерявший в степи скакуна, — лежит под вишней с наганом в мёртвой руке… Опоздали быстрые всадники. Не поспели… Тихо–тихо шелестит листьями вишня. Кругом бесконечная южноукраинская степь. Знойное лето, вечереет, трещат цикады…
…Открыв глаза и осознав, что находится в собственной землянке, Антон Мороз с большим трудом восстанавливал в памяти события минувшей ночи.
Дверь землянки отворилась. Антон узнал в вошедшей тётку Полину. Привстал на лежанке, преодолевая ломоту в теле.
— Здравствуй, здравствуй, голубь мой!
— Здравствуйте, тётка Полина! Рад видеть вас!
— Как ты, сынок?
— Да как? Слава богу, жив. Разлёживаться некогда.
— Я вот похлёбки принесла тебе грибной да хлебца свежего.
— Спасибо вам, тётка Полина. Садитесь. Как Ходкевич?
— В жару мечется… Пока плохо… Учителя возле него хлопочут. Как бы не помер… А Лучинец… Лучинец погиб. Нет больше командира…
Она повернулась к Морозу, её губы тряслись мелкой дрожью.
— А Зоська… Зосенька, девочка моя, ходит, всё про Максимку спрашивает… Не в себе совсем… Насилу уложила её…
Тётка Полина не смогла сдержать рыданий и уткнулась лицом в накидку у него в ногах…
Он ещё не знал, скажет ли когда–нибудь всю правду о бегстве Максима и перестрелке у реки. Всю? Что значит всю? Всей правды, наверное, никто и никогда не узнает.
Даже он сам о себе…
Где же моя дудочка?… почему я не играю на ней?… а где же Максим?… вставай, Максимка, вставай, я сыграю тебе на дудочке… фью–фью–фью, фью–фью–фью… как хорошо, правда? Мама улыбалась, а я смутилась, глупая… вставай, Максимка, мы пойдём к маме, и я вам сыграю на дудочке… фью–фью, фью–фью–фью, фью–фью… но где же дудочка?… ну, вставай же, любимый, вставай… И почему я не узнаю тебя?… Вставай, разве ты не живой? Не живой? Не живой?…
Молодые фантасты
Малеевские дебюты
Уже шесть лет существует Всесоюзный семинар молодых литераторов, работающих в жанре приключений и научной фантастики. С прошлого года он носит имя Ивана Антоновича Ефремова. Мы собирали молодых авторов сначала в Доме творчества «Малеевка» под Москвой, последние три года — в Доме творчества «Дубулты» под Ригой, но по традиции круг людей, прошедших школу нашего семинара, зовёт себя малеевцами. Круг этот немаленький — 150 фантастов, около сорока «приключенцев»… По логике сюда следует причислить и руководителей — В. Д. Михайлова, С. А. Снегова, Г. М. Прашкевича, Л. Т. Исарову, П. А. Шестакова. Первым в этом списке следовало бы назвать Д. А. Биленкина — прекрасного фантаста, настоящего наставника молодых. В прошлом году Дмитрия Александровича не стало.
