Борис Зубавин - Поединок. Записки офицера
Иван весел, общителен, и как-то так получилось, что все у нас, полюбив его, стали звать лишь по имени. Фамилия его не то, чтобы забылась совсем, а просто лишней оказалась в обращении с ним. И однажды Иван воспользовался этим.
Раза два в неделю он брал мешок под мышку и отправлялся к старшине за продуктами. Подвезти кухню к оврагам было невозможно, и все, кроме артиллеристов и минометчиков, получали сухим пайком. Часть продуктов сухим пайком получали и мы на КП, повара приносили нам только обед.
Путь Ивана лежал лугом, потом мимо спаленной дотла деревни Дурнево, где стояли наши пушки ПТО, мимо, минометчиков, притаившихся в овраге. До старшины от минометчиков было еще километра полтора полем. Старшина стоял Со своим обозом на лесной опушке, — даже для лошадей вырыв блиндажи с накатом.
Все, что произошло в тот день, я узнал позднее, когда ко мне прибежал разъяренный и сконфуженный лейтенант Ростовцев.
Получилось вот что. Собираясь к старшине, Иван попросил Шубного соединить его с минометчиками. Было часов двенадцать дня, на КП, кроме них, никого не было.
— Слухай, — сказал Иван в трубку. — До вас пийшов Пономаренко. Приготовьтесь, — и тронулся в путь.
Ростовцев в это время спал. Дежурный, разбудив его, сообщил:
— Товарищ лейтенант, к нам идет Пономаренко.
— Кто?
— Пономаренко, сейчас Иван звонил.
«Пономаренко, — стал припоминать Ростовцев. — Командир батальона Фельдман, командир дивизии Кучерявенко. Кто же такой Пономаренко?» Он перебрал в памяти все фамилии: и начальника политотдела дивизии, и начальника укрепрайона, и командующего армией, и члена военного совета… Нет, не было среди них такого, с фамилией Пономаренко.
Ростовцев позвонил на КП.
— Слушай, — спросил он у Шубного, — когда ушел Пономаренко?
— Только сейчас, — последовал ответ.
Ростовцев был человеком деловым. Он не мог допустить, чтобы его застали врасплох.
— В ружье! — крикнул он.
— В ружье! — заорал на весь блиндаж дежурный, и пару минут спустя у минометчиков уже шла спешная подготовка к встрече Пономаренко: брились, подшивали чистые подворотнички, драили минометы, подметали огневую…
А Иван в это время не спеша продвигался в своем направлении, даже не предполагая, что из-за него поднялась такая суматоха.
Стоял тихий, безмятежный полдень, в небе, словно растаяв в нем, верещали жаворонки, под ногами, плутая в сочной траве, гудели пчелы. Куда спешить в такой полдень? Иван зашел во взвод ПТО, «побалакав трохи» со своими дружками, угостился табачком и побрел дальше.
К минометчикам он прибыл, когда у них все блестело и сияло, как в праздник.
У Ивана и среди минометчиков было не мало дружков, с ними тоже нужно было и побалакать, и выкурить по цыгарке. Он уселся на лавочке, возле входа в блиндаж, вытащил из кармана кисет с махоркой. Оглядываясь по сторонам, сказал:
— Дывысь, який добрий порядок наведен. Мабуть, генерала ждете или еще что…
— Так поверяющий должен прийти, — ответили дружки. — Ты же сам звонил.
— Який поверяющий? — недоверчиво покосился на него Иван.
— Пономаренко или еще как… Вон, спроси у лейтенанта.
Но Иван не стал расспрашивать Ростовцева. Больше того — у Ивана вдруг пропала всякая охота и к разговорам, и к цыгарке. Он неожиданно вспомнил, что ему надо спешить, и, ссыпав табак обратно в кисет, отправился «до старшины». Но тут его окликнул Ростовцев:
— Иван, скоро к нам Пономаренко придет?
— Та вин вже був, — сказал Иван издалека.
— Как это «був»?
— Це я Пономаренко.
— Ты?
— Ага ж…
— Ты-ы? — Ростовцев даже побелел от злости. — Так какого ты черта всех нас поднял на ноги?!
— Та я ж, товарищ лейтенант, тильки казав, що до вас пийшов Пономаренко.
— А чтобы мы приготовились, ты не «казав»?
— Та казав…
И вот Ростовцев стоит передо мной и с негодованием требует от Ивана чуть ли не сатисфакции.
Но наказывать ординарца я не в состоянии. За что? За то, что минометчики забыли его фамилию и приняли за какое-то высокое начальство?
Иван виновато входит в блиндаж и, забравшись в свой угол, начинает с излишним усердием рыться в мешке, выгружая из него банки, фляги, кулечки…
— Вот полюбуйтесь на него! — говорит Ростовцев, кивая в сторону Ивана.
— Та я ж, товарищ лейтенант, ничего такого и не казав! — оправдывается тот, выпрямившись, и, не в силах, видно, скрыть лукавой улыбки, отворачивается.
— А что, командир, — говорит Макаров, обращаясь ко мне. — Надо будет минометчикам благодарность объявить. Порядок у них там сейчас такой, что… — Он даже не находит слов, чтобы объяснить, какой у минометчиков порядок, и спрашивает у Ростовцева: — Хороший порядок наведен?
Тот, смеясь, машет рукой, садится, закуривает.
— Благодарность надо не минометчикам все-таки, а Ивану объявить, — говорит Веселков.
— Та ни, мени ничюго не надо! — отзывается Иван из угла.
Все мы смеемся. Смеется и Ростовцев.
— Ну, Иван, — грозит он пальцем, — пройди только теперь со своим мешком мимо нашего взвода. Тебе теперь по болоту нас обходить придется, а то солдаты об тебя все банники обломают. Я заступаться не стану, так и знай!
Мы садимся обедать, приглашаем Ростовцева. Сегодняшний обед у нас в некоторой степени даже торжественный. Дело в том, что пару дней, назад Макаров, повздыхав, мечтательно произнес:
— Сейчас бы стопочку в самый раз.
— Гафуров, — вспомнив о нашем разговоре со стариком, спрашиваю я у повара, принесшего обед, — есть у старшины водка?
— Не знаю.
— Не ври, знаешь.
— Не знаю.
Однако по лукавым его глазам вижу, что он все прекрасно знает.
— А чего ты мнешься? — недовольно замечает Макаров. — У тебя дело спрашивают.
— Старшина не велел, — признается Гафуров.
Вижу, что с ним дела не сделаешь. Говорю:
— Пусть обед завтра принесет Киселков, понял?
— Понял, — соглашается Гафуров.
Когда Киселков ставит на стол котелки с супом, спрашиваю у него:
— Костя, есть у старшины водка?
— Есть, товарищ капитан, — браво отвечает он. — Спрятанная.
— Знаешь, где спрятана?
— Знаю.
— Вот ты отлей фляжку и принеси нам завтра.
— Сделаю, товарищ капитан. Он как раз за продуктами собирается с утра. Как только уедет, так я и… оборудую это дело.
И вот сегодня Киселков торжественно вынул из кармана фляжку с водкой. Наливаем в кружки.
— Хороша, подлая! — крякнув, говорит Макаров и деловито осведомляется. — А на завтра осталось?
