Михаил Козаков - Солдаты невидимых сражений

Когда Михайлов поставил на голосование предложение Голубева: вынести Орленко суровое порицание, взметнулся лес рук.

…Между тем события шли своим чередом. После тщательного расследования Эрни раскрыл все карты. За тяжкие преступления перед Советской властью по приговору трибунала он был расстрелян. Ядро контрреволюционной организации, с которой диверсант должен был установить связь, арестовано.

Орленко долго еще продолжал работать в ВЧК и всегда с гордостью говорил о себе:

— Прошел школу Дзержинского.

М. Смирнов

ОСОБОУПОЛНОМОЧЕННЫЙ

Близилась осень 1919 года. Вячеслава Менжинского неожиданно вызвали в Москву. О причине вызова он мог только догадываться. Еще на апрельском Пленуме ЦК при обсуждении вопроса об организации обороны Советской России было признано необходимым укрепить политорганы фронтов и Реввоенсовета. Пленум тогда принял решение направить Менжинского в политотдел Реввоенсовета Республики. Но начавшееся наступление Деникина задержало Менжинского на Украине.

На четвертые сутки поезд, до отказа набитый беженцами и мешочниками — пассажиры сидели не только на подножках, но и на крышах вагонов, — медленно подходил к Москве. Натужно пыхтя, старенький паровозик подтащил состав из трех классных вагонов и нескольких теплушек к платформе Брянского вокзала. Скупые лучи сентябрьского солнца почти не пробивались через закопченную крышу дебаркадера. Скрипнули тормоза, и тотчас из вагонов и теплушек высыпали пассажиры с корзинами и мешками и устремились к выходу.

— Приготовить документы! — Зычный окрик матроса с колодкой маузера на ремне через плечо осадил толпу, устремившуюся к выходу в город.

Из вагона второго класса в это время сошли на перрон два пассажира в гражданском платье. Медленно обойдя столпившихся у выхода пассажиров, они прошли к служебному входу в вокзал. Один из них шел неуверенной походкой, тяжело опираясь на палку. В левой руке он держал дорожный саквояж. На его бледном, осунувшемся лице резко выделялись черные усы. Патрульный с винтовкой потребовал предъявить документы.

В. Р. Менжинский.

— Покорнейше прошу, — проговорил пассажир с палкой в руке и, передав спутнику саквояж, достал из внутреннего кармана документ.

— Мандат, — прочел вслух патрульный. — Дан сей тов. Менжинскому в том, что он командируется Советом Обороны в качестве особоуполномоченного… Извиняйте, товарищ Менжинский. Иначе нельзя. Приказано проверять документы у всех приезжающих. Как там на фронте-то? Прет Деникин?

— Пока прет, товарищ…

— Казанин моя фамилия. Товарищ Менжинский, а вы в Петрограде в ЧК служили?

— Это что — любопытство или тоже входит в ваши обязанности, товарищ Казанин? — улыбнувшись, спросил Менжинский. — Деникин пострашней саботажников, которых вы приводили в январе на Гороховую. Не забыли?

— Вы уж извините, товарищ Менжинский, что я вас сразу не признал. Изменились вы очень, похудели, побледнели, — смутившись, сказал патрульный, возвращая мандат.

— Болезнь не красит. Но вам незачем извиняться. Проверка документов — ваша обязанность. До свидания, товарищ Казанин.

— Светлов! — позвал Казанин другого патрульного. — Организуй, пожалуйста, извозчика для товарища… — И затем тихо добавил: — Народного комиссара!

Москва за те месяцы, что Менжинский пробыл в Белоруссии и на Украине, заметно обезлюдела. По улицам, несмотря на полуденное время, шли редкие прохожие, главным образом женщины. Почти не было видно красноармейцев, которых так много было осенью прошлого года, молодых рабочих. Они ушли на фронт: на Колчака и Деникина, на Миллера и Петлюру.

Каурая лошадка с впалыми боками, запряженная в извозчичью пролетку, медленно тащилась по улицам Москвы. Изредка встречались вооруженные патрули рабочих. На Смоленской площади маршировал отряд Всевобуча. На Арбате встретилась группа мужчин и женщин с лопатами и ломами. Москвичи отправлялись на строительство оборонительных сооружений. На афишных тумбах и заборах белели листки с обращением Московского Совета к трудящимся столицы:

«Попытка генерала Мамонтова — агента Деникина — внести расстройство в тылу Красной Армии еще не ликвидирована… Тыл, и в первую очередь пролетариат Москвы, должен показать образец пролетарской дисциплины и революционного порядка…»

Партия большевиков готовила трудящихся столицы к отпору врагу.

Примерно в тот же день, когда Менжинский приехал в Москву, в квартире директора одной из московских школ, любителя выпить и сыграть в карты, собралось несколько человек, в основном военных людей. Всем им было сказано:

— Дмитрий Яковлевич с супругой приглашают на чашку чаю по случаю тезоименитства.

Гости, приходившие по одному, прежде чем войти в ворота дома № 4 по Малой Дмитровке, боязливо озирались по сторонам и, лишь убедившись, что поблизости никого нет, быстро проходили на черную лестницу. Поднявшись на второй этаж, каждый, несмотря на торчавшую черную кнопку звонка, стучался в квартиру № 44. Три частых, два с паузами удара. Дверь открывал сам хозяин — Дмитрий Яковлевич. Сначала только на длину цепочки и лишь после обмена словами «Дон — Волга» полностью, быстро пропуская гостя в квартиру.

Первым пришел тучный человек в черной кожаной тужурке. Обменявшись рукопожатием с хозяином, он, не снимая тужурки, прошел в столовую, выходившую окнами во двор. Окна были занавешены тяжелыми темно-коричневого цвета шторами. Это был начальник окружных курсов артиллерии Миллер. Обменявшись с ним несколькими фразами, хозяин вышел в соседнюю комнату и возвратился с большим тяжелым свертком, который отдал Миллеру со словами:

— Здесь миллион. Надеюсь, хватит.

— Оружие очень дорого…

Их разговор прервал очередной стук в дверь. Вместе с хозяином квартиры в столовую вошел человек в желтой кожаной тужурке. Здороваясь с ним, Миллер назвал его Василием Васильевичем. Через несколько минут пришли еще двое. Это были Тихомиров и Талыпин.

Хозяин квартиры, сухонький старичок, собирал на стол: поставил несколько бутылок с вином, хлеб, закуски. Приняв очередного посетителя, а им был помощник командира 35-го Тверского полка Лейе, он принес кипящий самовар. Поставив на конфорку заварной чайник, старичок побежал на очередной стук в дверь и возвратился в зал с родственником Миллера, служащим Высшей школы военной маскировки Николаем Сучковым. Последним явился бывший полковник Генштаба царской армии Ступин.