Хэммонд Иннес - Искатель. 1961–1991. Выпуск 2
— Ух — сказал Нефедыч. — Да тут целая галерея… изъятых из обращения душ.
— Да библиотеку весной в селе громили. Часть списали, народ по домам растащил, а часть в районную отдали. Так, мол удобней. У нас чего ни громят, довод один: так удобней. Причем удобней, на поверку, одному какому-нибудь ретивому дураку… — Теперь из села до книги шестьдесят кэмэ. Цветет отдел культуры! Старые журналы пытались жечь, так я пару мешков набрал.
— А гитара откуда? Музшколу громили? Для удобства отдела культуры?
Нефедыч перегнулся через нары к светлой, напитанной благодатным покоем, с ясной безмятежной далью картине. Перечеркивая фигуру усатого человека в белом старинном френче с легким бежевым плащом в руках, широкие поля и линию электропередачи, рвалась вверх стремительная фломастерная вязь «Неужели цивилизация кнутом, освобождение гильотиной вставляют вечную необходимость всякого шага вперед?»
— Герцен? — Нефедыч вздрогнул и потряс головой: — Да-а, жутковато. Давно перечитывал?
— Прошлым летом. Знаешь, а впечатление, будто он сидит, пишет о делах сиюминутных, а я у него из-под руки читаю. Почему же мы в школе-то не видели вопящую разницу?
— А ее не показывали. Дело не в нас, старик. Дело в случайности и примитивности большинства учителей. Ведь не по своей воле наши прекрасные российские девчонки, потомки Маши Волконской, ничего не знают об этой Маше, зато прекрасно знают, сколько стоит в валюте переспать с иностранцем. Библиотечный погром, случайный учитель, музшкола в старом бараке, а милиция в единственном на поселок здании с колоннами, стиль ампир… Ничего тут нет случайного, целенаправленная политика. Умысел — разложение памяти, а стало быть — души.
— Верно, — Сергеич дернул шнурок на оленьем кукуле, завернул края. Обнажилась горловина алюминиевого бидона.
— Во, держи. — Он подал гостю ковш, наполненный прозрачной янтарной жидкостью.
— У-ум, — мурлыкнул Нефедыч и зажмурился: — Откуда такой аромат?
— Мед оставался. Кружки на столе.
Нефедыч разлил напиток.
— Ну, с визуальным знакомством… Благода-а-ать…
— Сейчас закуску.
Сергеич притащил капающего жиром вяленого чира и копченого гольца.
— Хлеб вон там, в ящике, только вчера испек. — Он шуранул в печке, бухнул на сковородку килограммовый кусок оленины, плеснул подсолнечного масла и высыпал горсть отмокшего сухого лука. Потом посолил и щедро посыпал перцем. Нефедыч взял гитару, перебрал струны:
— Прекрасное у тебя логово.
— Сам мастерил.
— А вылезать из него не думаешь?
— А что там? Тут простор, свобода.
— Гм… Простор — да, а свобода внутри нас… Кусочками в каждой душе. И чтобы выявить общую…
— Не надо, не верю. «Свобода в будущем, стремитесь, дети, к нему!..» Оно близко, оно осязаемо… Чувствуешь подмену?
Нефедыч не ответил, а дурашливо провозгласил: «Ансамбль Самодур!» — и спел:
Мы развиваемся в общество новое,Чувство шестое возникло, фартовое:Чувство глубокого удовлетворе-е-енияОт марафета и опьянения…
— Какая тут свобода, брат? Тут клетка, в которую нас запихнула номенклатурная стая. Красивая, с цветочками и птичками: оформить мещане могут. За что тебя сюда?
— За газету.
— Это как?
— Дала областная газета критику на район, а Чупшинов распорядился, когда номер в район пришел: «Изъять!» Все бы и сошло, не то списывали и изымали, но тут парель, гласность, новое словечко «застой». Дошли номера из области, из соседних районов, народ в скандал, комиссия из области. А я в отпуске третий месяц, отдыхаю в генацвальных краях. Комиссия поработала, объявила результат: «Виновата почта. Приедет начальник, получит на орехи». Народ вздохнул, плюнул, и за бутылкой по старой привычке… А я приехал и получил… путевку на сей курорт. Правда, и Чупшинова не обошли… забрали в область. Он теперь там на хозяйстве, распределяющем почту в районы. Учли, так сказать, опыт работы. Вообще туда сейчас все… Ты видел, как кастрюля закипает? От краев всю накипь к центру, в крепкий култук. Тут бы поддеть и выбросить, да не дают. Вон Марченко, директора совхоза, поймали инспектора на браконьерстве. С вертолета снежных баранов считай, Красную книгу — в упор расстреливал. Глянули на общественное мнение, общественное мнение, кивнули бодро… и тоже в центр. Алкоголика и покровителя браконьеров Алилова — туда же, да на автохозяйство. Прямо генный банк. Словно все областное начальство в общество охраны природы записалось и вершит суд: Щуку в реку, Козла на нужную вершинку. А как же — гвардия с многолетним стажем, проверена. Тупоголовая, безграмотная, беспринципная, в силу этого жаждущая над собой только вождя, а под собой — массу. А рядом милого родного дурака. И никаких сомнений. Дурак дураку понятен. А чтобы удобней было сидеть на этой массе, она должна быть усреднена, единолика. Отнивелирована. Ходят легенды, что мастер нивелировки Берия тут на Колыме бывал и по лагерям приказывал в первую очередь уничтожать тех, кто плохо работает, а во вторую тех, кто работает хорошо. Чтобы никаких наглядных, ведущих к рассуждениям примеров, ни с какой стороны. Берии не стало, а школа живуча. Самая страшная власть во все времена и у всех народов — власть мещанства. Она и особую управленческую касту выработала — номенклатурную. Берут туда не по уму, а по нужности. Класс создан гибкий, почти непробиваемый. Ничего, кроме процесса набивания своего брюха, не признающий. И не ощущающий. Даже обращаться по-людски разучились, определяют друг друга по половому признаку: «Эй, мужчина!», «Эй, женщина!» Еще лет десять алкогольного тумана, и заорем: «Эй, кобель!», «Эй, сучка!» На обращение «гражданка» следует ответ: «Я с вами вместе с тюрьме не сидела!» А ведь совсем недавно даже в детских садиках знали: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!» Затаскали «гражданина» безграмотные серяки по книгам и фильмам о присутственных местах, затоптали прекрасное русское «сударыня», «барышня». И что интересно: атрибуты новой культуры идут из магазинов, мастерских, покорили эфир и экран телека. Сфера прогнившая обслуживания и ремонта стала могучей законодательницей серых мод, насаждает их с помощью волчьих законов дефицита. Клоака диктует народу уровень интеллекта. Это к звездам дорога выложена многими поколениями, а в пещеру двух-трех хватит. В обратную сторону мы легко топаем. Ведь к звездам — в гору, а назад — по отлогой. Да если под фанфары, да с песнями «Солнца нам не надо, Сталин нас согреет» — так бегом! И понятно: что за шагом вперед — неизвестно, а позади все родное и знакомое. Там кого бояться? Его величество капитализм? Так мы у власти! Крепостное право? Так мы служивые, мы в номенклатуре! Назад, ребята, назад!
