Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Книга 1
Русинов зашел спереди, где должен был стоять знак жизни, и медленно опустился на камень.
Вертикальная, едва различимая линия с четырьмя точками справа была на месте. Краска лишь пожелтела, потускнела и кое-где отшелушилась, однако же оставив след. Но выше ее, свежей белой краской, было крупно выведено:
«Инга и Олег здесь были 25.08.93 г.».
А ниже, мельче и размашисто, виднелась надпись в ровный столбик. Русинов подошел ближе и прочитал стихи.
Пока волос с отливом краснымЯ не успела расплескать —Ищу тебя: лишь в этой сказкеЕще позволено искать.
Потом неподалеку от камня, на ровной площадке, он увидел свежий след кострища, и рядом – ровный, застеленный толстым слоем мха четырехугольник – след от стоявшей здесь двухместной палатки.
Сказка была с печальным концом…
26
А ему так хотелось, чтобы хоть единственный раз в жизни свершилось то, что свершается в каждой сказке. Пусть не удалось это у него, но кому-нибудь должно же выпасть счастье: многие годы идти друг к другу без карты и компаса, без маршрута и магического кристалла; идти по наитию, по зову, по чувству, повинуясь только року, и сойтись у заветного камня со знаком жизни.
Значит, нет, не бывает так. Это он поверил в сказку и назначил здесь свидание, и ждал одиннадцать лет, когда вырастет девочка Инга, счастливо спасенная Данилой-мастером. Она выросла, но не забыла памятного камня и все же пришла сюда. Только был у нее другой мастер… А тот, что нес ее на плечах, остался сказочным Данилой и не мог перебраться в реальную жизнь.
Однако почему же она не дождалась назначенного дня, ушла раньше? Заканчивалось лето? Спешила на занятия к первому сентября, если поступила в институт? Или не хотела соединять два пространства, два времени? А это значит, все-таки верила! Иначе бы не пришла вообще! Все одиннадцать лет помнила, готовилась к этому дню, мечтала, как все это произойдет?..
Нет, это он, Русинов, мечтал. И заставил поверить в свою мечту такого серьезного человека, как Иван Сергеевич. А восемнадцатилетняя девочка Инга пришла сюда со своим спутником, чтобы попрощаться с детством, пришла, исполняя обет, к месту счастливого избавления. К сакральному месту, ибо здесь стоит знак жизни! И потому след от двухместной палатки напоминает брачное ложе…
Хотя рано ставить точку в этой сказке. Ведь есть еще Данила-мастер! Завтра он придет сюда и увидит надписи на заповедном камне…
А придет ли? Если бы ждал этого свидания, пришел бы уже давно и не отходил бы от этого места – сидел под камнем и сам бы обратился в камень…
Может, кто-то тут однажды уже сидел и ждал и, не дождавшись, окаменел? Отчего этот останец так похож на человека, с горечью смотрящего в землю?
Памятник обманутым надеждам…
На ночь Русинов поднялся на километр выше камня и немного в сторону, набрал валежника и распалил большой костер. Теперь пусть видят, жаль, что не поспать возле огня…
Засаду он устроил метрах в пятидесяти, среди замшелых глыб так, чтобы видеть костер и все подходы к нему. Люди генерала Тарасова сразу же засекут огонь внизу и не удержатся, пойдут ночью: велик соблазн взять сонного! К тому же знают, что Мамонт, голодный и измученный,» возле костра уснет крепко. Но, во всяком случае, они явятся сюда не раньше утра и сами хорошо притомятся, потеряют бдительность, уверуют в победу… К полуночи из-за гор поднялась огромная вишневая луна, и все затаилось, замолкло, оцепенело. Успокоились вечно шуршащие, ползущие вниз осыпи, стихли ручьи, унялся вечерний ветер. И ни одна живая душа не смела теперь нарушить этого безмолвия. Даже птицы, поющие летом круглыми сутками, разве что меняя дневные мелодии на ночные мотивы, здесь онемели и очаровались. Длинные тени расчертили горы в косую линейку, а горы и причудливые камни сделали на них какую-то надпись…
Сначала Русинов услышал эхо за окоемом волнистых предгорий.
– Ва! Ва! Ва!..
Словно обрывки слов какого-то разговора полушепотом, усиленного в тысячи раз. Он огляделся, стараясь определить источник звука, замер и перестал дышать…
Под высвеченным луной и хорошо различимым заповедным камнем стояла высокая женская фигура в белых длинных одеждах. Свет, падая на них, вызывал розоватое мерцание, словно покрытые пеплом тлеющие угли. Что это было? Фантастическое видение, призрак, оптический эффект, вызванный лунным сиянием?
Повинуясь какой-то внутренней воле, он встал и медленно пошел к каменному изваянию. Было странно, что под ногами не стучат камешки, не хрустит пересохший ягель. Вдруг снова послышалось:
– Ва… Ва… Ва…
На какой-то миг он потерял из виду мерцающую белую фигуру и, когда снова увидел, непроизвольно оцепенел: она стояла на вершине останца!
Возле уха тоненько запел комар…
Ему почудилось, что он узнаёт, кто это! Догадка была невероятной, невозможной. Он хотел позвать ее по имени, но испугался, что от любого постороннего звука она может дрогнуть и сорваться вниз, ибо округлое завершение останца, напоминающее человеческую голову, позволяло сидеть на нем только птицам…
Он побежал к камню через огромное поле курумника, в лунном свете напоминающее свежевспаханную землю. Это было самоубийство – бежать по развалу глыб, подернутых отсыревшим в ночи лишайником, но с ним ничего не случилось, ни разу даже не поскользнулась, не подвернулась нога. Да он и не подумал, что может что-то случиться.
Возле камня он остановился и тихо позвал:
– Оля!
А ее уже не было! Белесая вершина останца отражала лишь лунный свет…
Он прочитал стихи, строчки которых мерцали на камне, как белые одежды.
Пока волос с отливом краснымЯ не успела расплескать —Ищу тебя: лишь в этой сказкеЕще позволено искать.
Он обернулся и вздрогнул от боли: Ольга уходила по курумнику, ведомая за руку мужчиной в таких же одеждах. Он видел лишь их спины, но и этого было достаточно, чтобы понять – уходят два счастливых человека.
Сначала ему казалось, что где-то рядом горит костер и в лицо ему летят искры. И почему-то не было ни дыма, ни тепла, напротив, становилось холоднее. Он поискал глазами, откуда несутся искры, и увидел огонь за спиной, разложенный на камнях, среди круга золы старого кострища. Он присел возле него, потянулся, чтобы согреть руки…
Огонь был холодный. Ледяные искры больно жалили лицо.
«Да это же сон! – вдруг догадался Русинов, глядя в реальный белый огонь. – Так не бывает…»
Он с трудом разлепил загноившиеся, воспаленные глаза: над горами шел снег, ранний, самый первый, но холодный и колючий, словно глубокой зимой. Туча стояла почти над головой, и было видно, как в ее дымной плоти образуются снежинки…
