Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
В баню не ходили просто помыться с мылом, мочалкой и забежать пару раз в парную. Туда шли оголить не только тело, но и душу выпустить голышом, чтобы и она разомлела, откисла, помылась, пропарилась насквозь и передохнула от суеты всех сует, нападавших на душу с телом всю неделю. По одному тогда баню никому и в голову не приходило посещать. Ну, примерно так же, одному, можно играть с собой в шахматы. Но делают это немногие. В баню группами или вдвоём идут для расслабленного общения до входа в моечную, во время мытья и в парилке, а, главное – после. Никто и никогда, превратившись в розового, пахнущего разными вениками, мылом и свежестью обновленного человека, не шел домой раньше, чем через пару часов. Он сидел с друзьями или родственниками в одном из буфетов и много пил, восстанавливал водный баланс. Дети заливались лимонадом и газировкой, взрослые пивом с водочкой, водочкой с пивом или просто чем-то одним. Чаще пивом.
И вот часа через два, не в самой, заметьте, бане, а намного позже, сваливалась и гора с плеч, и камень слетал с души, да чистое тело стремилось внезапно к такой же чистой жизни.
– А! Так ты встал уже! – Шурик зашел в комнату и сел на подоконник. Он был серого цвета. Серая рубашка, брюки и лицо. Одежда такой и была, а лицо заимело мрачный окрас после ночи пения под баян и регулярной подпитки силы и красоты голоса «московской» водочкой. Затем зашел батя такого же цвета. Точнее, костюм на нём был светло-синий, рубашка белая, а лицо серое как пыль возле ворот.
– Вы, это…– сказал он, со вздохом опуская большое туловище на стул. – Готовьтесь на баню. В городскую пойдём. Сейчас нам Анюта с тёщей всё чистенькое соберут. Полотенца там, мыло, мочалки, простыни и порошок зубной и тебе, Шурка щётку новую. Твою потеряли куда-то. Не могут найти.
– А вот же она. – Шурик вынул свою щётку из кармана рубашки. – Я ж рано встал. Во рту – фу-у! Так я почистил.
Помолчали. Они потому, что тяжело было беседу вести. А я просто не знал, что говорить и думал только о том, как сманить с собой в баню Жердя, Носа и Жука. Отец блёклым взглядом исследовал мой внешний вид и состояние духа. Возможно, ему удалось глянуть в меня глубже. Потому, что он поднял вверх указательный палец и вынес приговор.
– В баню идем втроём. Вот мы идем. Я, Шурка и ты. Никто больше. Откликнись.
– Ну ладно…– упрашивать отца было так же бесполезно, как заставить радиоприёмник спеть ещё раз песню, которая понравилась.
Зашла бабушка с большой хозяйственной сумкой коричневого цвета, которая сверху затягивалась толстым шелковым шнурком.
– Вот здесь всё. Бельё и полотенца внизу. Простыни, мыло, вихотки – наверху. Зубной порошок, щётки. Пакетик с валидолом, валерианкой в пузырьке и корвалол сбоку в отдельном мешочке.
Шурик взял сумку, отец достал из портфеля деньги, я накинул на себя толстый чесучовый спортивный костюм с белыми полосками на штанинах и рукавах. Можно было переходить от одного праздника к другому.
И наша маленькая дружная бригада попёрлась пешком за пять километров до самого лога, разделявшего город на старый и совсем старый. Перед склоном в сторону совсем старого Кустаная стояла одноэтажная, выложенная из добротного кирпича прошлого века, огромная в ширину и длину одноэтажная баня, окруженная клёнами, желтой акацией и скамейками для отдыхающих после бани, да ждущих своей очереди в земной рай немытых граждан.
В очередь мы вписались удачно. Впереди страдало предвкушением радости банной всего человек пятнадцать.
– Повезло, – обрадовался Шурик. – Час посидим, подождем. Не больше.
– От силы, полтора, – батя глянул на часы, потом на меня. Причем, часы он разглядывал внимательно, а мне достался короткий взгляд и такой же приказ. – Вот тебе рубль. Принеси три бутылки «Дюшеса».
– Давай возьму два «дюшеса», а одну «Крем соду», – я уже взял рубль. Ждал, что отец скажет.
– Бери себе что хочешь, кроме пива, – батя вытянул ноги и лёг на спинку стула. Стул не шевельнулся даже на миллиметр, хотя отец пристраивался поудобнее довольно резко и долго.
– А прибит стул к полу, – поймал мой удивленный взгляд Шурик. – Казённая мебель. Вон, видишь, на ножке сверху вниз номер написан инвентарный. Несмываемой краской. Не украдешь. Найдут по номеру. Да и как украдешь, когда приколотили его намертво. Как на корабле. Но там боятся шторма. Мебель гулять будет по всей каюте. А тут нас с тобой боятся. Вдруг у нас дома стульев нет. Так и снесём все, пока в очереди торчим. Да потом ещё и помоемся с удовольствием.
– Ты это серьёзно? Про то, что кто-то захочет из бани стул украсть? – мне стало смешно.
– Да пошутил, конечно, – Шурик тоже вытянул ноги и принял батину позу. -Положено в общественных местах, не во всех конечно, кружки пристёгивать цепочкой к баку, из которого пьют. В парках, например, в больницах. Стулья, диваны, столы и шкафы кое-где прибивают. Вот какой-то придурок предложил для сохранности применять этот приём. А другие придурки, которые начальники, предложение оценили как правильное и записали его в документ важный. И раздали всюду. Тем, кто управляет общественными местами. Они ж ослушаться не могут. Да ладно. Главное, стулья-то есть.
Купил я лимонад, на сдачу газировки попил вдоволь, отдал «Дюшес» мужикам и пошел на улицу. Сел на скамейку, подёргал её, подвигал под собой. Нет, не прибита. Посидел, приговорил лимонад до последней капли и спустился в лог. Откуда он взялся, что тут было раньше? Может, речка маленькая? Или специально выкопали, чтобы обозначить границу старинного города? Все говорили, да и в газетах писали, что Кустанаю и ста лет нет. Но когда знаешь все его уголки, то видишь, что построены там домишки и кирпичные здания далеко не двадцать или пятьдесят лет назад, а куда раньше. И подсознательно гордость почему-то появляется. Старинный город наш. Лет пятьсот, не менее. А то и тысяча. Просто кому-то надо утвердить, что Кустанай – это дитя советской власти. Город будущего.
Вот я перешел лог в сотый, наверное, раз, и опять не заметил ничего новенького. Даже бочки с квасом за лог не возили. Автобус за него ходил всего один. Остальные разворачивались возле бани. И продуктовых магазинов было всю жизнь два. Все говорили. И что за логом ни парикмахерской нет, и будочек по ремонту обуви, примусов и керогазов тоже ни одной. Из наших краёв сюда никто не ходил. Ни у кого не было за логом ни
