Полярный конвой. Пушки острова Наварон - Алистер Маклин
Всего четверо. В высоких сапогах, касках и серо-зелено-коричневых пятнистых плащ-палатках. Первым делом они нашли телефон и позвонили на базу. Потом молодой унтер послал двоих вперед по тропе на поиски пропавшего часового. Оставшийся солдат и унтер обшаривали ближайшие скалы.
Ход мыслей унтера был вполне ясен и логичен: если часовой просто ушел куда-то или заснул где-то, что маловероятно, то вряд ли он мог забраться слишком далеко. Поиски немцев пока не представляли особой опасности — Мэллори и его друзья укрылись довольно далеко от тропы.
Затем ушедшие солдаты вернулись, и пришла очередь организованного и методического осмотра края обрыва. Унтер медленно шел по кромке, надежно придерживаемый за пояс руками солдата, которого в свою очередь страховали двое его товарищей. Проверялся каждый сантиметр узким лучом мощного фонаря. Вдруг унтер резко остановился, что-то произнес и нагнулся к самому краю пропасти. Фонарь и лицо унтера были почти у самой земли. — Глубокие следы в мягкой осыпающейся земле, где Андреа поднимал груз! Бесшумно и неторопливо Мэллори и его товарищи приготовились открыть огонь. Если немцы обнаружат Стивенса, если ствол хотя бы одного карабина будет направлен вниз, все эти четверо немцев умрут.
Немецкий унтер растянулся на краю пропасти. Двое солдат держали его за ноги. Голова и плечи унтера висели над краем. Луч его фонарика круглым желтым пятном шарил в расщелине. В течение десяти, может быть, пятнадцати секунд на вершине утеса не было слышно ни звука, вообще никакого звука, только высокий, пронзительный вой ветра и шелест дождя по чахлой траве.
Наконец унтер отполз назад, встал на ноги, слегка покачивая головой. Мэллори жестом приказал всем надежнее спрятаться за камни. Ветер легко приносил к ним мягкий баварский выговор.
— Да, это Эрих… бедняга… — Сочувствие и гнев слышались в голосе унтера. — Я предупреждал его. Ругал за неосторожность, за то, что он подходил слишком часто к самому краю пропасти. Это очень коварный утес. — Унтер невольно отступил на пару шагов назад, на тропу, и опять посмотрел на вмятину в мягкой земле. — Вот здесь и соскользнул его каблук. А может быть, приклад карабина. Впрочем, какая разница что.
— Вы думаете, он мертв, унтер? — спрашивающий был совсем мальчишкой, нервным и испуганным.
— Трудно сказать… посмотри сам.
Солдат боязливо улегся на край пропасти и опасливо заглянул в нее. Остальные перебрасывались короткими редкими фразами. Мэллори повернулся к Миллеру, и шепнул тому на ухо:
— Стивенс был в костюме, когда вы начали подъем?
— Да, вроде так, — ответил Миллер. Но затем сказал. — Нет, черт возьми, кажется, я вру. Мы оба в одно и то же время накинули плащ-палатки.
Мэллори удовлетворенно кивнул.
«Дождевики немцев почти такой же окраски… и волосы часового были иссиня-черными, — припомнил он. — Наверное, сверху видна только плащ-палатка да черная голова. Тогда ошибка унтера не только понятна. Она неизбежна».
Молодой солдат осторожно поднялся на ноги.
— Вы правы, унтер. Это Эрих, — голос парня дрожал. — Думаю, что он еще жив. Мне показалось, что он пошевелился. Уверен, что это не ветер.
Мэллори почувствовал, как могучая ладонь Андреа сжала его плечо, и почувствовал, как его захлестнула волна облегчения, а затем и восторга. Итак, Стивенс жив! Слава Богу за это! Они еще спасут мальчика. Он услышал, как Андреа шепотом сообщает новость остальным, и криво усмехнулся про себя, иронизируя над собственной радостью. — Дженсен наверняка не одобрил бы ее. Стивенс выполнил свою роль — довел лодку до Наварона, и помог поднять все на скалу. Но теперь он покалечен и стал обузой для группы. А это уменьшало и без того малые шансы на успех операции.
С точки зрения высшего командования, со стороны Стивенса было опрометчивым поступком не разбиться насмерть. Тогда, по мнению высокого начальства, от его тела можно было без особых хлопот избавиться, спрятав в холодных волнах, бьющихся в подножие скалы. Но к черту эту формальную бесчеловечную логику! Мэллори сжал кулаки и поклялся себе, что он все сделает, чтобы парень выжил, и вернулся домой. Ко всем чертям всю эту тотальную бойню с ее бесчеловечностью! Ведь Стивенс совсем мальчишка, испуганный и сломленный мальчишка, к тому же самый мужественный из них.
Унтер развил бурную деятельность. Целый поток приказов посыпался на солдат. Быстро, отчетливо, уверенно лились слова. Врача, шины, специальные носилки, скальные крюки, веревки, специальное подъемное устройство — вымуштрованный педант не упустил ничего. Мэллори застыл в напряженном ожидании, гадая, сколько же человек останется здесь, ведь их придется убить. О том, как это сделать быстро и бесшумно, у него не возникло и мысли — стоило шепнуть Андреа, и у оставшихся будет не больше шансов остаться в живых, чем у несчастных козлят перед мародером волком. Даже меньше, козлята из песенки могли хотя бы бегать и блеять перед смертью.
Вскоре ответ на этот вопрос был получен. Уверенная властность, жестокое бессердечие, которые делали немецких унтеров лучшими в мире военными механизмами, дали в руки Мэллори возможность, о какой он и не мечтал. Унтер кончил отдавать приказания. Молодой солдат дотронулся до его рукава и указал на край пропасти.
— А как с беднягой Эрихом? — неуверенно спросил он. — Быть может, мы должны… Как вы думаете, не остаться ли одному из нас возле него?
— Чем ты ему поможешь, если останешься? — ехидно спросил унтер. — Будешь держать его за руку? Если он двинется с места, то упадет. Упадет, вот и все. И никакого значения не имеет, будет ли здесь один или целая сотня — стоять и смотреть, как он свалится. Главное притащите треногу со шкивом.
Трое солдат повернулись и быстро, без единого слова, ушли. Унтер подошел к телефону, коротко доложил кому-то обо всем и направился в противоположную сторону — проверять другие посты. Так по крайней мере решил Мэллори. Еще было видно движущееся пятно света фонарика, а Мэллори уже шепнул Брауну и Миллеру, чтобы те заняли свои наблюдательные посты. Еще раздавались размеренные шаги немецкого унтера по каменистой тропинке, а веревка уже была закреплена и перекинута через край, и по ней спускались Андреа и Мэллори.
Стивенс лежал неестественно скрючившись, залитое дождем и кровью из разбитой головы лицо-маска, несчастное и безжизненное. Рот открыт, правая нога под неестественным углом поднята вверх и сломана в двух местах. Кости торчат из разорванной и багрово-опухшей плоти. Не человек, а просто сломанная кукла.
— Господи, — пробормотал Мэллори. — С парнем совсем скверно, Андреа.
— И то правда, — серьезно ответил грек. — Тут ничего мы сделать не можем?
— Ничего. Абсолютно ничего. Сначала нужно его вытащить, — Мэллори выпрямился и мрачно посмотрел вверх. — Хотя, Боже, как мы…
—
