Луи Буссенар - Мексиканская невеста
— Прошу прощения, — покраснев, вмешался метис, — я знаю этого мерзавца Андреса… и сожалею, что имел глупость выслушать его. Все, что он сказал, — неправда, чудовищная ложь! Он столько наобещал… к стыду своему, должен признаться… я ответил ему согласием. И если теперь встречу его… клянусь Святой Девой, я сниму с него скальп. Простите меня, сеньор.
Дон Блас печально улыбнулся и произнес:
— Без вас и Железного Жана нас не было бы сейчас в живых. А теперь, друзья, когда наше положение ухудшается с каждым часом, мы должны быть вместе. И надо немедленно посовещаться. Несмотря на молодость, вы оба — опытные и знающие люди. Что нам делать? Ваше мнение? Железный Жан, прошу вас, начинайте первым.
— Благодарю за честь, сеньор. Я буду говорить открыто, ничего не утаивая. Нас здесь примерно сорок человек, еды и воды нет, не более десяти патронов на ружье.
— Увы! Такова жестокая правда!
— Итак! В данной ситуации я не вижу выхода… Вы слышите, сеньор, никакого выхода. Остается надеяться только на какую-либо срочную помощь извне.
— Вы правы. Но на кого же можем рассчитывать?
— На тех, кто проживает в этой местности. Необходимо послать гонцов, найти людей, пообещать им что-нибудь и привести сюда в течение ближайших суток отряд хорошо вооруженных, отчаянных людей.
— Но это невозможно!
— Надо попытаться.
— Кто сможет это сделать?
— Я, черт побери!
— Вы же ранены!
— Смотрите! И правда! А я и забыл!
— У вас не хватит сил.
— Меня зовут Железным Жаном.
— Но разве можно выбраться отсюда?
— Чепуха! Боб и не из таких переделок меня вытаскивал.
— Какой же вы мужественный и благородный человек!
— Вот это уже лишнее! Но знайте, что я с вами до конца!
— У вас душа и сердце героя!
— Сеньор Блас, прошу, это слишком! — достоинством прервал плантатора Железный Жан. — Я не могу принять такие комплименты, но заслужу их потом… а также вашу дружбу, о которой мечтаю. А сейчас время не терпит. Все, ухожу.
Жан звонко крикнул:
— Джо!
— Я здесь, — отозвался метис.
— Браток! Пойду за подмогой.
— Я с тобой!
— Нет! Ты останешься здесь, чтобы защищать до последнего, слышишь, до последнего, дона Бласа, сеньору и сеньориту.
— Да, брат. Понял. Будет так, как ты говоришь.
— Отлично. Я рассчитываю на тебя. У нас есть еще агвардиенте?
— Немного осталось в бутылке.
— Хорошо! Вылей все на рану.
Джо щедро смочил жидкостью повязку и коротко произнес:
— Все в порядке. Пару дней можешь не трогать повязку.
— Отлично! Спасибо, брат! Это все, что надо. Сеньор Блас, любой ценой, невзирая на голод, жажду и атаки повстанцев, продержитесь двадцать четыре часа. Через сутки я буду здесь. Либо с подмогой, и тогда — свобода, либо один, и тогда — смерть, но я вас не покину.
Затем, ни слова не говоря, даже не взглянув на присутствующих, разинувших от восхищения рты, отважный ковбой прыгнул в распахнутое окно.
Он упал на кучу головешек и тотчас издал пронзительный, настойчивый крик пересмешника. Услышав знакомый сигнал, откуда-то из темноты, гарцуя, появился умный и верный, как пес, Боб. Жан ласково потрепал лошадь, затем одним прыжком вскочил в седло.
Нападавшие заметили его. Спотыкаясь, они побежали навстречу, пытаясь окружить беглеца. Время от времени раздавались ружейные выстрелы.
— Мерзавец! Собака! Остановите его! Не дайте уйти! Показались пьяные, страшные апачи.
Жан прижался к холке коня, крепко обхватил его ногами и издал характерный звук, напоминающий скрежет. Боб отчаянно устремился вперед.
На мгновение на фоне огненных всполохов застыли всадник и лошадь. Через секунду оба, сопровождаемые оравой пьяных апачей, исчезли в темноте.
ГЛАВА 6
Парламентер. — Письмо. — Желание Андреса. — Огненная ночь. — Оборона. — Плохая стрельба. — Осада. — Последние патроны. — Конец? — Крик пересмешника. — Месть. — Ковбои. — Мистер Гарри Джонс — американский гражданин.
Наконец наступило утро. Сквозь огромное облако дыма тускло, скупо блеснули первые лучи восходящего солнца.
Пьяная оргия[61] продолжалась с прежней силой. Для этих несчастных, обезумевших людей наступил настоящий праздник, первый и единственный в их жизни.
Дон Блас не узнавал своих доселе послушных и кротких рабочих. До сих пор они составляли мирную и трудолюбивую семью.
Напившись же, эти люди возненавидели все, что доныне любили, испытывая дикую радость от разрушения того, что в течение последних двадцати пяти лет обеспечивало их существование.
Тем не менее они не осмеливались подойти слишком близко к дому. Время от времени оттуда раздавался ружейный выстрел, удерживающий повстанцев на почтительном расстоянии.
Чего же они ждали? Почему не решались нападать?
Ответ знал только тот, кто организовал эту вакханалию[62], тот, кто, оставаясь пока в тени, ждал благоприятного момента для решающего удара.
Да, Андрее, бывший бригадир дона Бласа, прекрасно знал, чего хотел!
По мере того как проходил день, положение осажденных становилось все хуже и хуже. Ни еды, ни питья! Обнаглевшие повстанцы демонстративно пили перед домом и ели кукурузные булочки, которые запекали тут же на многочисленных кострах.
В смертельном страхе и все усиливающихся мучениях проходил для осажденных день.
В шесть часов вечера восставшие как будто затихли. Неужто после этого начнется решающий штурм?
Нет. Перед домом появился индеец, чуть трезвее, чем остальные его собратья. Он медленно продвигался вперед, неся палку, на конце которой трепыхался кусок белой материи.
— Парламентер[63], — сокрушенно произнес дон Блас. — Я вынужден вступить в переговоры с этими негодяями. Пусть подойдет поближе.
Индеец беспрепятственно дошел до веранды. Несмотря на изрядное количество выпитого спиртного, краснокожий дрожал от страха. Он с трудом вытащил из-за пазухи скомканное письмо, положил его на видном месте и, внезапно обретя ловкость и быстроту, со всех ног пустился прочь.
Дон Блас расправил листок бумаги, быстро пробежал его взглядом. Затем начал перечитывать вновь, словно не понял с первого раза. Смертельная бледность покрыла его лицо, письмо задрожало в руках, зубы сами собой сжались. Дон Блас непроизвольно застучал ногой по паркету. Чувствовалось, что им овладел бешеный гнев.
— Отец! — Хуана. — Отец! В чем дело? Что случилось? Говорите же! Не молчите!
Плантатор два или три раза шумно и глубоко вздохнул, как будто ему не хватало воздуха. Затем отвел в сторону жену и дочь, охрипшим голосом произнес:
— Послушайте! Вы должны все знать.
