Джакомо Казанова - Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 2

— Это знаменитая Лия, неприступная еврейка, которая отражает самых ловких туринских соблазнителей. Отец её известный барышник, и познакомиться с ней не составляет особого труда. Но, впрочем, это совершенно бесполезно.

Однако чем более затруднительным почиталось предприятие, тем сильнее возникало во мне желание попытать счастье.

— Отведите меня к ней, — потребовал я у Дезармуаза.

— Как вам угодно.

Я пригласил его к обеду, и мы отправились в гостиницу, встретив по дороге Зероли и ещё двоих или троих из компании, знакомой мне по Эксу. Мы обменялись взаимными учтивостями, но я не желал связывать себя и раскланялся с ними под предлогом срочного дела. После обеда Дезармуаз свёл меня к отцу-барышнику. Я спросил, нет ли у него хорошей верховой лошади. Он позвал мальчика, и пока давал ему распоряжения, появилась его очаровательная дочь. Она была просто ослепительна. Я дал бы ей не более двадцати двух лет. Гибкая талия, изумительные волосы глубокой черноты, кожа, сравнимая лишь с лилиями и розами, глаза непревзойдённой красоты, полные живости и огня, длинные ресницы и брови столь совершенного изгиба, что, казалось, они бросают вызов всем, кто осмелился бы только подумать о завоевании сего невиданного ещё средоточия прелестей.

Погрузившись в созерцание этой необыкновенной особы, я даже не заметил стоявшего передо мной коня. Всё-таки мне пришлось осмотреть его, изобразив знатока, — я ощупал у него ноги и посмотрел зубы, а потом велел проехаться на нём, чтобы видеть, каков аллюр при шаге, рыси и галопе. Я сказал еврею, что зайду на следующее утро сам попробовать, как животное ходит под седлом. Это был красивый серый конь в яблоках, и стоил он сорок пьемонтских пистолей, то есть почти сто цехинов.

— Это сама покорность, — обратилась ко мне Лия, — а на иноходи не уступит никакой другой лошади.

— Значит, синьорина, вы уже ездили на нём?

— И не один раз, сударь. Если бы мы были богаты, я никогда не согласилась бы продать его.

— Я куплю его только с тем условием, чтобы вы проехались на нём при мне.

Она покраснела.

— Доставь господину удовольствие, — сказал ей отец. Получив согласие, я обещал прийти на следующий день в девять часов и, как нетрудно догадаться, не заставил себя ждать. Лия встретила меня уже в костюме для верховой езды. Что за тело! Какие формы Венеры Каллипиги! Я был окончательно покорён. Для нас были приготовлены две лошади. Она вспрыгнула на свою с лёгкостью и грацией опытного берейтора. Мы совершили довольно продолжительную прогулку. Конь шёл весьма хорошо, но разве это занимало меня! Мои глаза и мысли сосредоточивались на ней одной. Прощаясь, я сказал:

— Очаровательная Лия, я покупаю этого коня с единственной целью сделать вам подарок, но если вы не примете его, то сегодня же покидаю Турин. У меня нет никаких других условий, кроме одного, — чтобы вы ездили на нём, когда я попрошу вас об этом.

Видя по лицу её благоприятное впечатление от моих слов, я сказал, что останусь в Турине шесть недель, что влюбился в неё с первого взгляда ещё на променаде и что покупка лошади — лишь предлог, дабы иметь возможность изъяснить ей свои чувства. Она отвечала с большой скромностью, что моё дружеское к ней расположение крайне лестно для неё, и столь щедрый подарок совершенно излишен, ежели я забочусь о взаимности. “Ваше условие чрезвычайно приятно для меня, — продолжала она, — и не сомневаюсь, отец будет доволен, если я соглашусь. Единственная моя просьба — сделайте сей подарок при нём и повторите своё условие”.

Я чувствовал себя на верной дороге, и даже с большей лёгкостью, чем можно было предположить. Отец её, звавшийся Моизом, нашёл таковую сделку вполне выгодной, похвалил дочь и, получив сорок пистолей, написал мне квитанцию, после чего просил сделать им честь приехать на следующий день завтракать. Именно это мне и было нужно. Утром Моиз принял меня с величайшей обходительностью, а Лия сама сказала, что если я хочу прокатиться, то она переоденется в одно мгновение.

— Мы выедем в другой раз, милая Лия. Сегодня же я хочу иметь удовольствие наслаждаться вашим обществом в этом доме.

Но отец, жадный, как все его соплеменники, предложил мне купить очень красивый фаэтон с двумя превосходными лошадьми.

— Вы можете сегодня показать их господину, — предложила Лия, которая, возможно, заранее сговорилась с отцом. Моиз сразу вышел, чтобы распорядиться заложить экипаж.

— Я согласен посмотреть, но не собираюсь покупать его за отсутствием надобности.

— В нём вы сможете ездить на прогулки с дамой вашего сердца.

— То есть с вами. Но, может быть, вы не согласитесь?

— Почему же нет? Можно поехать за город, в окрестности Турина.

— Хорошо, я посмотрю. Явился отец, и мы спустились вниз. Экипаж и лошади

понравились мне, о чём я и сказал Лии.

— Прекрасно! — воскликнул Моиз, — всё это стоит лишь четыреста цехинов, но после Пасхи я отдам не меньше чем за пятьсот.

Затем Лия садится в седло, и мы целый час скачем по полям. Возвратившись, я сказал Моизу, что дам ответ завтра.

Он исчез, а мы с Лией поднялись наверх. Когда мы вошли в комнату, я сказал ей:

— Всё это, моя дорогая, несомненно стоит четырёхсот цехинов, и завтра я с превеликим удовольствием отсчитаю их, но при тех же условиях, что и вчера. И кроме того, ещё одно — я получу от вас всё, на что может рассчитывать нежная и неразделённая любовь.

— Вы говорите прямо, и надобно отвечать вам точно так же. Я честная девица и не продаю себя.

— Ошибаетесь, прекрасная Лия. Все женщины, честные они или нет, продаются. Когда у мужчины есть время, он расплачивается ежеминутным вниманием. Если он торопится, как, например, я, приходится обращаться к подаркам и даже к деньгам.

— Такой мужчина очень неловок, для него будет лучше, если он выждет, пока чувство докажет свою глубину непрестанным вниманием.

— Это было бы для меня верхом наслаждения, но, к несчастью, я очень спешу.

При этих словах вошёл отец, и я сказал ему, что если не смогу быть на следующий день, то приеду послезавтра, тогда и поговорим о фаэтоне. По всей видимости, Лия сочла меня за мота, достойного дурацкого колпака, и пожелала получить кроме лошади ещё и фаэтон.

Я же легко согласился рискнуть ста цехинами, но дальше сего моя бескорыстная щедрость не распространялась.

Я решил приостановить свои визиты и посмотреть, как она договорится с отцом. Особенно рассчитывал я на алчность еврея, который должен был рассердиться, что дочь не смогла уговорить меня. Пришлось бы ей отдаться мне ради этого или нет, было для него, по всей видимости, совершенно безразлично. Я не сомневался, что они явятся ко мне первыми.